Она приподняла подбородок с ямочкой посередине.

– Вы не похожи на танцовщицу. И в то же время похожи.

– Вы тоже проницательны. Я танцовщица, но очень плохая.

– Я этого не говорил.

– Зато я говорю.
– Он поднес ей огня, и она закурила сигарету.
– Если б я была хорошей танцовщицей, я бы не ужинала по ресторанам с незнакомыми людьми.

– Значит, вам приходится это делать?

– Не поймите меня неверно. Во всяком случае - не с каждым встречным и поперечным.

– Я знаю, что вы меня предварительно рассмотрели.
– Вдруг он вспомнил, что она вышла без его орхидей.

Она смеялась.

– Отлично, - сказал он, - я вам очень благодарен за откровенность. Постараюсь отплатить тем же. У меня есть то, что нужно вам, и вы получите, сколько найдете уместным попросить. А у вас есть то, что нужно мне. Могу я получить это?

Она доела свиную отбивную, медленно прожевывая ее и запивая вином. Ее маленький ротик был теплый и влажный. Потом она спокойно посмотрела на него, и в глазах у нее появилось что-то от плодоносной нежности ее тела.

Она тронула его руку.

– Поедем ко мне, - сказала она, приподнимаясь. Потом снова села. Постарайтесь меня понять. Я не могу оплачивать свою квартиру из тех денег, которые получаю в театре. Вы это знаете. Но из этого еще не следует, что я готова принять любого, который позвонит у моих дверей. У меня острый глаз.

– Значит, мне посчастливилось.

– Поедем ко мне.

Она зажгла свет в маленькой гостиной, убранство которой ей, вероятно, казалось изысканным. Розовые абажуры затеняли бра; с потолка спускалась люстра из переливчатого стекла; кабинетный рояль, загромождавший середину комнаты, был прикрыт вышитой розами испанской шалью, на которой плясал зелено-бронзовый фавн.

– Погодите тут, пока я переоденусь, - сказала она и вышла.

Он остался стоять, разглядывая натертый паркет, турецкий ковер.

Она возвратилась в бледно-зеленом пеньюаре, в легких волнах которого тело ее было крепким и твердым. Ее волосы, рыжие, с металлическим отблеском, сзади низко спускались на шею, а с выпуклого, как у ребенка, лба были зачесаны назад. Маркэнд взял ее руку, пробежал ладонью до оголенного плеча и притянул ее к себе. У нее были слабые, девичьи бесстрастные губы.
– Что ж, именно этого ведь ты и хотел?
– Едва заметная судорога прошла по его телу.

– Сядем, - сказал он взволнованно.

Она села на скамеечку у его ног. Ее груди были маленькие и твердые, точно яблоки, но кость широкая, а на плечах и у затылка уже намечалась полнота.
– С появлением детей, - думал Маркэнд, - у нее разовьется грудь.
– Он поглядел на ее губы; их вкус охладил его; в поцелуе они оставались безжизненными. Можно ли обладать женщиной, спрашивал он себя, не целуя ее губ?

– Расскажите мне о себе, - попросил он, зная, что это говорит его тревога.

– Хорошо. Только не ожидайте от меня рассказа о том, как "я оказалась жертвой роковых обстоятельств".

– Готов побиться об заклад, что вы из провинции, как и я.

– Я так и знала, что вы - провинциал! Парочка провинциалов, которым повезло в столице!

– А вам повезло?

– У меня не было ни гроша в кармане и ни души близких, когда я приехала в Нью-Йорк.

– Сколько вам лет?

– В августе будет двадцать.

– Что вы делали до приезда сюда?

– Я из Лимы, штат Огайо, если это вас интересует. Работала в парикмахерской, самой лучшей в городе, маникюрила мозолистые лапы проезжих коммивояжеров. Скопила триста монет тайком от па и ма - знай они об этом, они б стали драть с меня больше за квартиру и стол. По понедельникам, средам и пятницам вечером я танцевала в Парижской школе салонных танцев. Сперва брала уроки, потом сама их давала. Ну вот, папашка, хватило с вас?

– Ваш отец был, наверное, рабочий?

– А как же. Сигнальщик на "Пенн". Ма работала на фабрике, пока не заболела. Еще что прикажете?
– шутливо спросила она тоном кельнерши.

– Я когда-то работал в механической мастерской.

– Вот и чудесно! Парочка провинциальных ребятишек пролезла в класс богатеев и живет припеваючи.

– Что вы называете "жить припеваючи"?

– Детка, я копила денежки, когда полировала чужие ногти, коплю денежки и теперь. А кроме того, я берегу свое здоровье.

– Здоровье, правда, замечательное.

– Рано или поздно наступит и для меня счастливый день.

– Как же это, Бетти?

– Не знаю, "как" я этого достигну, зато знаю, "чего" я хочу. Когда-нибудь я позволю себе растолстеть!
– Она приподняла руками свои груди, как будто их тяжесть была так велика, что тянула ее торс книзу. Вот когда придет такой день, что мне можно будет начать толстеть, тогда я и буду счастливой!
– Она расхохоталась, потянулась кверху и поцеловала его в губы. Прикосновение ее тела к его коленям разожгло его; ее губы охладили его.