– Чикаго!
– ворковал Торилл.
– И все, что стекается в Чикаго, и все, что вытекает из него. Прерии. Упитанные свиньи и упитанные фермеры. Сталь. Дым. Большой город, где под дождем копоти на окраинах вырастают фиалки.

– Вы так говорите, Макс, потому что вы сами - такая фиалка.
– Джейн Ладлоу прижала к своей могучей груди унизанную побрякушками руку.

– У нас все есть, - сказала лилейно-белая золотоволосая девушка у ног Мэтью Корнера, подняв глаза к его грубо вытесанному лицу.

– Не совсем, - огрызнулся Докерти, ненавидевший девушку за то, что она обожала знаменитого адвоката, который не хотел ее, в то время как Докерти сам с удовольствием спал бы с ней, но она этого не хотела.

– У нас есть небо, - ворковал Торилл.
– Небо, полное солнца, и дыма, и запахов жизни... У нас есть прерия... прерия, полная рождения и смертей.

– У нас есть люди, - подхватил Лев, - страстные женщины... воры, бандиты, поэты.

– У нас есть сооружения. Не забывайте о сооружениях, - сказал Корнер. Люди ничего не могли бы написать, если б они не сооружали... дороги, плотины, храмы. Слова приходят после сооружении.

– У нас есть все, - сказала Джейн Ладлоу.

– Не совсем, - снова огрызнулся Докерти.
– Одного у нас нет...

– Чего же?
– спросил Лев, как будто он был готов тут же восполнить недостаток.

– Любви, - сказал Докерти.

– Да, любви нам не хватает.
– Теодора Ленк пронзила его взглядом.

Корнер взглянул на Теодору, и его суровое лицо смягчилось. Все молчали.

– Какая чушь!
– вскричал Лев, нарушая молчание своим надорванным голосом. И все же даже после его слов молчание не рассеялось.
– Докерти, я всегда знал это! При всех ваших социалистических воззрениях вы настоящий романтик восемнадцатого века. Любовь! Нужны нам воловьи упряжки? Нет: у нас есть паровозы и авто. Нужны нам храмы? Нет: у нас есть небоскребы. Нужны нам легконогие афинские вестники? Нет: у нас есть телефон и радио. Нужна нам любовь? У нас есть страсть... половое влечение. Возвращайтесь к пиндаровым одам, вы, старый слюнтяй. У нас тут, в Чикаго, будет новый Ренессанс, только лучший - без любви.

– Лев, вы дурак, - сказал Докерти спокойно и серьезно.
– Вы не понимаете, что едите одни плевелы. Все ваши остроумные рассказы, полные полового влечения, и все мои стихи, полные тоски о несуществующей любви, все это ничто. Что бы мы ни писали, все это будет ничто... хвалебные гимны, прославляющие Ничто... пока не придет к нам любовь.

– Любовь - к кому?
– спросила Теодора Ленк, положив свою руку на волосатую лапу отца.

– Любить можно только бога, - сказал Корнер и посмотрел на миссис Ленк.
– И бога можно любить только в женщине.
– Он отвел глаза.
– Бог умер.

– Он не умер, - сказал Торилл.
– Он умер лишь в церквах. Но - не умер в детях, в молодой траве прерии.

– Да, бог умер, - сказал Докерти.
– То, что вы слышите, есть лишь эхо его голоса, которое еще звучит, хоть его уже нет. И вместе с богом умерла любовь. Вот почему Лев пишет о половом влечении, а вы, старый плакса, вздыхаете над кошевками среди грохота сталелитейных заводов.

– Старый бог...
– Стайн заговорил неожиданно, с усилием, как будто не хотел, но не мог не говорить.
– Старый бог... может быть, и умер. Но есть новый бог, и это... это...

– Что, папа?
– спросила миссис Ленк.

– ...это любовь!
– Лицо Стайна побагровело.

Все засмеялись, кроме Маркэнда и дочери Стайна. Стайн поднял глаза; общий взрыв смеха взбодрил его, и он перестал краснеть. Торилл встал и подошел к роялю. Нерешительной лаской его пальцы притронулись к клавишам; голос, низкий и светлый, затянул негритянский гимн. Все стали слушать; песня кончилась, и Торилл, лаская клавиши, искал новую. Опять от одного собеседника к другому, скачками, заметался разговор. Маркэнд слышал только Торилла и видел, что Теодора тоже слушает только его. Юноша Леймон был ослеплен блеском речей; он не услышал, как возникла новая песня Торилла.

Вдруг Маркэнд увидел самого себя (удобно и спокойно "усевшись, никем не принуждаемый к разговору, полуслушая, полудремля, он пил стакан за стаканом) в чужом доме, среди чужих людей; увидел себя, плывущего по темному городу; увидел Элен, в поезде, мчащуюся на Запад по его зову. Их свидание стало казаться ему случайной встречей двух обломков, выброшенных в море. А он здесь, во власти какой-то незримой силы, которая еще больше отдалит его от Элен.
– Я должен встретить ее! Я должен сейчас же уйти, чтобы встретить ее! "Завтра" еще не наступило. Но я должен уйти отсюда сейчас же, чтобы быть уверенным, что встречу ее.

Маркэнд поднялся. Лев, стоя, кричит на Мэтью Корнера, который, улыбаясь, гладит по голове золотоволосую девушку. Ленк сидит напряженно, стараясь чувствовать себя хозяином в своем доме, который жена отняла у него. Торилл поет. Стайн - грозовая туча, облако нежности... Маркэнд направляется к двери, и Теодора идет за ним; Торилл поет; песня и Элен наполняют Маркэнда, все остальное нереально, и все вне его.

Она закрыла за собой дверь и прислонилась к ней.

– Мне нужно идти, - сказал Маркэнд тихо, потому что голос Торилла, точно луч, проникал через дверь.
– Я решил, что удобнее будет выскользнуть незаметно.