– Я уеду, - сказал Маркэнд.

Если отношения Маркэнда с Мельвиллем становились все более прохладными, дружба его с Сиднеем Леймоном крепла. Юноша чувствовал, как отшатнулся от Маркэнда город, и это заставило его сблизиться с ним. Он дожидался Маркэнда в редакции и вместе с ним уходил домой. Он приводил его в свое святилище над отцовской лавкой и читал ему вслух свои стихи. Потом они шли гулять, навстречу ветру с материка, по большей части молча, чувствуя симпатию друг к другу. Был конец марта, и дни уже стали теплее, и порой обманчивая весенняя дымка повисала над обнаженной равниной.

– Я уезжаю, - сказал как-то Маркэнд.

– Совсем уезжаете?

– Да, совсем.

– Я еду с вами.

– Куда?
– спросил Маркэнд.

– А куда вы едете?

– Не знаю. Первая моя остановка будет в Чикаго.
– Говоря это, Маркэнд понял, что он сделает, возвратясь с этой последней прогулки по прериям. До которого часа открыт телеграф на вокзале?

– О, до шести или до семи.

"Времени еще много", - подумал Маркэнд.

– Чикаго, так Чикаго, - сказал Сидней Леймон.
– В Чикаго есть недурные поэты.

– А что вы будете там делать?

– Мне надолго хватит дела - повторять каждый день: я уже не в проклятом Мельвилле.

– Вы что же, так ненавидите Мельвилль? Правда ненавидите?

– Город смердит. Прерии чудесны. От этого город смердит еще сильнее.

– Сид, а почему смердит город?

– Спросите папашу, он знает. Он один из настоящих хозяев города.
– Они шли дальше, и Леймон продолжал: - По-моему, если все нормальные и здоровые люди в городе всю жизнь заняты только тем, чтобы покупать что-нибудь за три цента и спускать за шесть, естественно, что они смердят.

– Это что - закон?

– Спросите вашего лучшего друга, то есть недруга - эту лживую суку, Эстер Двеллинг. Она тоже из настоящих хозяев. По-моему, если здоровые и нормальные женщины всю жизнь заняты только тем, чтобы толкать своих мужей к власти, вместо того чтобы просто любить их, естественно, что и они смердят.

– Власть...
– сказал Маркэнд и быстрее пошел навстречу ветру с материка, дувшему им в лицо.
– Это закон власти: живи только ради власти, будь то власть славы или власть денег, - и ты неизбежно начнешь смердить.

– Вы правы. Это закон.

– Попробуй жить без власти - и ты умрешь, - сказал Маркэнд.
– Это вторая статья закона.

– По-видимому, немаловажная для нас, смертных, как и первая.

– Сид... серьезно, я не понимаю этого.

– Это еще не причина, чтоб нестись галопом, Дэвид. Замедлите темп.

Маркэнд пошел медленнее.

– Вот вам все как на ладони. Человек ведь по природе своей славное, доброе существо... Не смейтесь! Посмотрите на любого ребенка, на любую девушку, готовую стать возлюбленной и матерью... Итак, человек добр. Но жизнь начинает нагромождать угрозы его существованию. И тогда он тянется к власти...

– Чтоб сохранить свою жизнь.

– И от власти, которая сохраняет ему жизнь, он смердит.

– Жизнь - немаловажная штука, - сказал Леймон.

– Не в том дело, Сид. Что-то тут есть еще, в этом "законе"... третья статья, которой мы еще не смогли уловить.

– Отлично, идите и ловите ее. А я пока буду писать стихи в Чикаго.

Сумерки. Простор равнины истекал кровью закатного неба; свет поглощала пустота, скрытая небосводом. Прерия, погрузившись в темноту, сжималась, словно свет прежде раздвигал ее границы, - сжималась до тех пор, пока двое людей, возвращавшихся в город, не остались единственным светлым пятном.

Маркэнд условился с Леймоном встретиться назавтра перед поездом и один пошел на вокзал.

Когда он писал на телеграфном бланке: "М-с Дэвид Маркэнд", рука его дрожала.
– Я потрясен! За городом я говорил Сиднею смелые слова; но я потрясен и напуган. _Мельвилль изгоняет меня... как Клирден_. Выходит, я не изменился? Скоро год, как я покинул Элен, и Тони умер, а я не изменился? Что, эта телеграмма - отступление?
– Его рука остановилась, она дрожала.
– Не страшись отступления.
– Не колеблясь больше, он дописал телеграмму.

"Еду Чикаго Отель "Ла-Салль" Прошу встретиться со мной там или более удобном месте Приехать домой не могу Мне нужно поговорить с тобой Пожалуйста телеграфируй

Дэвид Маркэнд".

Клара уже спит, Кристина в полумраке смотрит, как Эстер накрывает на стол. Эстер ставит прибор на обычное место Дэвида и тотчас же поспешно убирает его, поглядывая на Кристину.

– Мне тоже не ставь прибора.

– Почему?

– Я не голодна, Эстер. Я скоро пойду спать.

– Ты что, больна?