– Но Израиль не воюет с СССР… – тихо напомнил Реувен.

– Пока… – вскинула голову декан. – Кто вас знает!?

Реувен опустил голову, в его груди клокотала ярость. Он понимал, что своим поступком и поведением и так навлек беду на всех евреев, учащихся в институте, и едва мог сдержаться, чтобы не наговорить еще что-нибудь.

– Если попробуешь спорить или настаивать на восстановлении, сядешь в тюрьму… – буквально зарычала женщина.

Реувен вышел из кабинета с чувством, словно его ударили по голове. Он почти не соображал. Одно дело говорить что-то и спорить в кругу друзей-единомышленников, но что он мог сделать против политической машины огромной страны? Сейчас парню казалось, что вся его жизнь пошла под откос. Подобного результата он никак не ожидал от простого письма с вопросами. Теперь было ясно, что до посольства письмо не дошло.

Реувен вышел на улицу и подставил пылающее лицо под холодные капли осеннего дождя. Он только сдал первую сессию второго года обучения в институте, и вдруг все рухнуло.

«Что я скажу родителям? – мучительно соображал Реувен. – Понятно, что про письмо говорить нельзя. Может быть декан не скажет, почему вдруг решила «очистить институт от евреев»? Тогда не придется ничего объяснять. В стране вообще было мало городов и республик, где евреям давали возможность учиться. Вот и еще один институт закрылся для нас…» – вздохнул он.

Парню невыносимо было осознавать, что его неосторожный поступок привел к таким последствиям и для него, и для многих других студентов. Все эти ребята выросли на осознании того, что им нужно быть лучшими, чтобы выжить во враждебном мире, и все они старались учиться «на отлично», и если бы не это злополучное письмо, то могли бы спокойно продолжить учебу. Но сейчас уже ничего невозможно было изменить.

Это был первый серьезный урок для Реувена, как много может сделать одно слово или одно письмо.

Когда дома он сообщил, что его выгнали из института, родители сильно расстроились. Реувен также сообщил, что декан обещала «вычистить» институт от «врагов»… и это было еще одной причиной для расстройства.

– Что ж… – тяжело вздохнул Ицхак Абрамович. – Я могу устроить тебя к нам на фабрику.

– Нет, пап, спасибо! – покачал головой Реувен. – Я сам найду работу. А учиться…? – парень резко поднял голову, – не хотят, не надо. Тогда я буду учиться в Израиле. Я обязательно уеду! – решительно заявил он.

Мать развела руками и вытерла слезы. Она сильно волновалась за будущее сына.

Реувен устроился на работу в мастерскую по ремонту электронных устройств и с первой зарплаты стал откладывать часть денег на поездку в Москву. Родителям он сказал только о том, что никогда еще не был в столице и очень хочет там побывать. На самом деле главной целью парня было посольство Израиля. Он решил во что бы то ни стало попасть в него. Ребята из общества сионистов рассказывали, что был один парень 29 , который еще в шестьдесят седьмом году сумел попасть в посольство и взять список документов, необходимых для репатриации, а в шестьдесят девятом году добился того, что ему и еще нескольким ребятам дали возможность уехать в Израиль. Реувен знал, что некоторые из этих активистов сионистского движения прошли через тюрьмы, но даже это его не останавливало.

Реувен совсем не хотел попадать в неприятности, но морально все же был к ним уже готов. Поэтому, почти через год, в начале лета, он взял билет на самолет до Москвы. Теперь парень был даже рад, что его выгнали из института. Ведь работая, он быстрее накопил денег на поездку, и теперь мечта стала ближе.

Родители догадывались о намерениях сына, но видели, что не смогут удержать его и поэтому, предупреждая об опасности, все же не ставили ультиматумов. После отчисления из института сын стал осторожнее в словах и поступках, но оставался намного более отчаянным, чем родителям хотелось бы.

Ицхак Абрамович позвонил своему старому приятелю из городского отдела образования и тот вышел на декана университета. Инцидент удалось «замять», больше никого из института не отчислили, но Реувен не вернулся. Он был настроен очень решительно и собирался продолжить учебу только в Израиле.

Ицхак Абрамович и Рут Вениаминовна поговорили с раввином московской синагоги, чтобы тот поддержал их сына, если в этом будет нужда. Но Реувен даже не зашел в синагогу, только позвонил и сообщил, что у него все хорошо. Он не хотел обременять никого и подставлять под опасность тоже. Первая ночь в Москве прошла почти без сна. Парень встал очень рано. В ближайшем киоске Союзпечати он купил краткий путеводитель по московскому метрополитену и карту города и сразу отправился к посольству.

Парень решил в первую очередь сделать то, ради чего прилетел в столицу.

«Если меня не арестуют, тогда похожу по музеям, пофоторгафирую Москву на память» – решил он, оставив этим утром фотоаппарат и папку с документами у администратора, в сейфе недорогой гостиницы.

Реувен ничего не сказал раввину московской синагоги о цели свой поездки, ведь он был другом родителей и не поддерживал сионистского движения. Сразу же по приезде в город Реувен позвонил, как и обещал родителям, сообщил раввину о том, что у него все хорошо, передал привет от родителей и положил трубку.