– Что значит «мне не стоило приезжать туда»? Что вы сделали? Вы что-то сделали и стало хуже!

Мне все еще не верилось в происходящее и разум искал виноватых где угодно и в ком угодно только не в мотивах самого папы. Ведь их не могло быть. Он же видел, что со мной все в порядке и должен был поверить мне. Я никогда не лгала ему, кроме сущих мелочей, которые не могли повлиять ни на что.

– Я все объясню, Ида, – сказала невероятно бледная, но стильная женщина. – Тебе надо собраться и даже, если ты заартачишься, то я все равно увезу тебя отсюда.

Не она, а я посмотрела на Диму и представила, как он тащит меня, как куль с картошкой, ступая за этой деловой бабулей. То, что она действительно моя бабушка, несмотря на кое-какие признаки родства мне верить не хотелось. Где она была все эти годы?! Где?!

– Когда твой отец позвонил мне, я признаюсь в своей слабости, возликовала, – сказала женщина, когда мы сели в автомобиль. – Все эти годы, что я не общалась с внучкой…

– Вы сказали, что вы моя бабушка, – я совсем невежливо перебила ее, поразившись услышанному.

Облик Аделаиды Георгиевны совсем не вязался с тем к каким старушкам я привыкла. Прабабушки в моем сознании всегда были почти немощными женщинами, которые еле-еле передвигались до лифта, а потом сидели на лавочке, вдыхая «вкусный» воздух, лишенный запахов квартиры.

– Прабабушка, – сдержанно улыбнулась женщина, поморщила губы и тут же попросила. – Зови меня, как угодно, но только не прабабушкой.

– Хорошо.

Я решила оставить на потом вопрос: почему же не приехала ее дочь. Сейчас меня волновало другое.

– Я предсказывала Софии…

Настал ее черед удивленно вскидывать брови, бросив всего один взгляд в мою сторону.

– Ты не знаешь кто такая София?

Я покачала головой и отчего-то покраснела. Стало вдруг до неуютного стыдно, что я не знала ее и какую-то Софию, хотя, разумеется, не была виновата в этом. В грудь вдруг зажегся огонек злости на родителей и тут же потух, потому что это было мелочью по сравнению с тем, что произошло и происходило сейчас в моей и папиной жизни.

– Это твоя бабушка. Моя дочь… Твоя мать не рассказывала тебе о ней?

– Нет, – удрученно ответила я, осознав, что передо мной открылась непаханая целина из вопросов и ответов.

Все прошедшее за день, кроме случившегося с папой отошло на второй план. Если не сказать, что забыто.

– Я думала, что у нас больше нет родственников. Бабушка Вика умерла еще до моего рождения, и я считала, что и…

– Все остальные тоже, – продолжила за меня женщина жестоко, а потом отвернулась к окну. – Мне не показалось, и ты совсем ничего не знаешь о своей семье.

Она почти тут же выставила перед собой раскрытую ладонь, и я поняла этот жест, увидев, как в ее глазах сверкнули слезы, которые были почти тотчас высушены выуженным из сумки платком. Ей надо было пару минут, чтобы прийти в себя.

– Я предсказывала Софии, что Павел закончит свою жизнь таким образом, просила и убеждала ее вмешаться, но у нее, как и у всех Спасских был характер, – повторилась Аделаида Георгиевна, глядя в окно, – и, когда он позвонил мне с просьбой о помощи – возликовала.

Она собралась в путь за считанные мгновения, забыв о позднем часе и едва ли тронув волосы гребнем. Но я усомнилась в ее словах – все в ее облике было прекрасно и не подвергалось даже малейшей критике. Одежда, прическа и макияж смотрелись так словно она не отходила ко сну, а провела несколько часов у зеркала.

– Я хотела высказать ему все, повторить то, что сказала много лет тому назад, что он испортил жизнь моей внучке, опозорил и бросает на произвол судьбы.

Я задохнулась в своем желании выкрикнуть, чтобы она замолчала и перестала кликать беду.

– Я сделала это, Ида. Не суди меня строго. Я очень любила твою маму. Даже больше, чем свою дочь и Бог наказал меня за это.

Папа выслушал ее, а потом попросил позаботиться обо мне, если не ради него, то ради памяти моей мамы.

– Столько лет я жила с обидой на Милану и Павла, а теперь, когда увидела его в этом совершенно ужаснейшем месте, то меня отпустило. Я не могла оставить все вот так и позвонила адвокату. Но я была потрясена, Артемида. Мне нужен был воздух, и я гуляла в самом неприспособленном для этого месте – во дворе этого ГОВД.