Из моей груди вылетел невольный вздох.

Я вернулась к дверце машины, прижимаясь к ней так, будто она — самая дорогая вещь в моей жизни. И просила ее: пожалуйста, пусть это окажется неправдой. Пусть отец придумал это специально, чтобы ещё больше вывести меня из равновесия. Я не настолько дорога Кириллу, чтобы он променял благо своей учительницы на мое спасение.

А даже если так.

Даже если так, значит, он ничего не понял. Он не поверил, что Янтарная — мое спасение. И погубил нас обеих? Не мог же он погубить нас обеих?

От ужасающих мыслей у меня разболелась голова, и я почувствовала, что начинаю постепенно уходить куда-то… вне…

Он солгал.

Отец ли, Кирилл. Не имеет значения. Не имеет значения, потому что не может быть правдой.

Вскоре отец вышел из машины. Я не знала места, к которому он направился. Это было двухэтажное здание, не такое масштабное, как особняк, в котором проводились шабаши, но по-своему красивое: светлое, с белыми колоннами, оно будто источало спокойствие.

А у меня спокойствие всегда ассоциировалась со смертью.

После ухода отца дышать в машине стало легче. Я наконец оторвалась от дверцы, откинулась на спинку и прикрыла глаза.

Домой.

Оказалось, я произнесла это слово вслух, потому что тетя ответила:

— Верно.

И тогда я, выпрямившись, покачала головой и призналась:

— Мне кажется, у меня больше нет дома.

Тетя повернулась ко мне и взглянула с удивлением во взгляде:

— Почему ты так считаешь, Яна?

— Дом — там, где тебя ждут, — я пожала плечами, повторив то, что уже говорила про себя. — Или хотя бы там, где ты никому не противна.

Я посмотрела на Виктора, его русые-белые волосы, точеный профиль и морщинки в уголках глаз. И выдала, не продумав ничего прежде — эти слова как будто созрели в сознании помимо моей воли и только ждали возможности вырваться, ведь и слова стремятся к свободе:

— Скала хранит тепло внутри… Но это не делает ее слабее, напротив, лишь укрепляет, затачивает камни, — я смотрела в глаза тети, мечтая увидеть в них отклик. — Но лед, растаяв единожды, навряд ли вернется к прежнему состоянию. Понимаешь? Тепло для льда слишком опасно.

Я вглядывалась в два черных колодца.

В них были нежность и беспокойство — но больше ничего.

— Что ты пытаешься сказать? — уточнила тетя.

Я покачала головой.

Теперь не пытаюсь.

Нет смысла говорить, если тебя не понимают.

Не знаю, сколько времени мы добирались до квартиры моего отца — я перестала ориентироваться в пространстве, потерявшись вне его. Но добрались, и это был факт. Машина остановилась, и я уже собиралась попрощаться с тетей, как она сообщила, что проводит меня.

Я сразу заподозрила подвох.

Будто она не верила, что я дойду.

И подозрительность моя только увеличилась, когда из машины вышел Виктор, такой высокий по сравнению с моей тетей.

— И вы желаете меня проводить?

— А вы имеете что-то против? — уточнил Виктор.

Видимо, все ещё обижался. Помнил наш первый-последний разговор. Но правда заключалась в другом: с тех пор я поменялась, чрезвычайно поменялась, с ног на голову, с головы на ноги… с бока на бок…

Он обошел машину, открыл багажник и достал из него большой наполненный продуктами пакет с логотипом известной сети магазинов. Захлопнул багажник — и подошел к нам.

Я посмотрела на пакет с сомнением.

— Это мне?

Тетя обеспокоенно кивнула, взяла меня за запястье, свободное от кандалы, и потянула к подъезду. И я, как слепой котенок, последовала за ней, все ещё доверяя. Доверие потерять сложнее, чем кажется. Тем более, если оно с годами лишь укреплялось. Одним ударом, даже метким, эту стену не разрушишь.

Мы вошли внутрь.

Остановились возле лифта. Молча.

В окружении тети и Виктора я чувствовала себя донельзя неуютно. И если белых магов я никогда не любила, то вот тетю… С тетей я всегда чувствовала себя в безопасности, даже когда она не обладала магией. А теперь это чувство испарилось.

Лучше бы она ничего не вспоминала.

Лучше бы я тогда не целовала Влада.

Но ни один волшебник не обладает даром поворачивать время вспять — по крайней мере, мне на глаза они не попадались. И сожаление о том, что случилось, не может ничего исправить.

Лифт довез нас до седьмого этажа и выплюнул на лестничную клетку, прямо перед квартирой моего отца.

— Открывай, — произнесла тетя.

Как будто я не знала, что надо делать.

Однако ключ никак не находился, а потом отказывался попадать в замочную скважину, и с дверью я провозилась, по крайней мере, в пять раз дольше, чем обычно. А, когда дверь все-таки распахнулась, замерла на пороге, не решаясь шагнуть внутрь.