Теперь она была домохозяйкой, растила трёх маленьких мальчиков и жила в огромном доме в Лос-Анджелесе. Ни разу она не предложила оплатить билет на самолёт или дать мне немного денег, считая мою бедность недостатком характера, с которым нельзя мириться.

— О, — произнесла Лорен отрывисто. — Ладно. Я сама с этим разберусь.

— Спасибо. Мне очень жаль.

Я выбралась из машины и направилась в читальный зал.

Накануне Стив ещё раз повторил мне, как важно заключить контракт на книгу:

— Опубликовать или погибнуть, как говорится, — усмехнулся он, и я подавила желание придушить его.

— Тебе легко говорить. — От этих мыслей хотелось заплакать. — Тебе не нужно было писать книгу, чтобы получить должность. Ещё когда ты устраивался, научный руководитель просто должен был поднять телефонную трубку и рекомендовать тебя на должность и бац! Ты принят!

Но я не придушила его, а, любезно улыбнувшись, вышла из кабинета и успела вернуться домой до того, как у меня случился нервный срыв. Через некоторое время, я выбралась из болота жалости к себе и потащилась в Хантингтон, где заканчивала кое-какие исследования для книги. Моя личная жизнь — полный хаос, но, возможно, моя профессиональная жизнь всё ещё может быть спасена.

Я предъявила читательский билет охраннику в синем блейзере, а затем спрятала свои вещи в шкафчике, взяв с собой только ноутбук и телефон. Читальный зал — застеклённое пространство, где читатели сгорбились над рукописями и другими документами. Некоторые из них использовали увеличительные стёкла. Там был длинный и пугающий список правил. Ни еды, ни питья, ни ручек, ни фотоаппаратов. Всегда используйте перчатки и подставку, используйте специальные отвесы, чтобы держать страницы открытыми, не сгибайте страницы, ничего не ломайте, даже не дышите.

Я отправила запрос архивариусу и, пока ждала, пролистала свою рукопись на ноутбуке. Моя книга рассказывала о женщинах-писательницах девятнадцатого века, но с таким же успехом она могла быть о старой деве и отверженности в любви. Джейн Остин так и не вышла замуж, хотя однажды получила предложение руки и сердца от непривлекательного болвана по имени Харрис Бигг-Уитер. Шарлотта Бронте была некрасива, чахоточна и всегда влюблялась в женатых мужчин. В конце концов, она выбрала хорошего парня, которого на самом деле не любила, но потом умерла от пневмонии, будучи беременной своим первым ребенком. А Джордж Элиот, по словам старого доброго Генри Джеймса, имела «восхитительно отвратительное» лошадиное лицо. У неё были длительные отношения с женатым мужчиной, но, когда он умер, вышла замуж за гораздо более молодого человека, который выпрыгнул из окна во время их медового месяца — может быть, потому что он был подавлен, или, может быть, как шутили обыватели, потому что он убегал от её неуёмной страстности.

В сотый раз я задавалась вопросом, почему не написала книгу о реформе санитарии в романах Чарльза Диккенса.

— Темы для книг всегда автобиографичны, — говорил мне Ларри.

— Большое спасибо, — огрызнулась я в ответ на намёк.

Архивариус подошел с моим заказом — первым экземпляром «Джейн Эйр». Это был трёхтомник, то есть, первоначально, он был издан в трёх томах. Книги прибыли в зелёном складном футляре, их выцветшие коричнево-позолоченные корешки выстроились в ряд, как энциклопедия. Я натянула перчатки, вытащила томики один за другим, аккуратно положила их на пенопластовую подставку и открыла сухие старые страницы, используя утяжеленные бархатные шнуры, чтобы удерживать углы вниз.

ДЖЕЙН ЭЙР

Автобиография

Под редакцией

КАРРЕР БЭЛЛ

В трёх томах

ТОМ. 1

ЛОНДОН:

Смит, Элдер И Компания, Корнхилл

1847

Было удивительно так деликатно обращаться с книгой. Я знала, что первые издания были редкими, хрупкими и очень, очень дорогими, и я старалась прикасаться к ним с предельной деликатностью. С моим собственным экземпляром «Джейн Эйр» я была не столь щепетильна. Книга была испещрена карандашными пометками, переполнена записками до краев, подклеена скотчем, уголки давно загнулись. Все мои мысли, начиная с подросткового возраста и до сегодняшнего дня, были на этих страницах. «Отстой», — написала я на полях, когда Рочестер был впервые представлен (о чем я только думала?). На других страницах я рисовала сердечки и вопросительные знаки, заметки для моих друзей: «Как скучно. Ты милая!», а также некоторые вялые конспекты лекций: «Сент-Джон — произносится СИНДЖИН» и «бильдунгсроман: воспитывающий роман».

В колледже, когда я перечитывала роман для курса доктора Рассела, я пыталась стереть сердца и самые тупые комментарии («ДТТ такой горячий»), а затем активно делала пометки на полях, чтобы скрыть то, что осталось. «В жанре «Гувернантские новеллы» были написаны «Агнес Грей» Анны Бронте, «Ярмарка Тщеславия» У.М. Теккерея и «Берта Мейсон и аксиоматика империализма» Гаятри Спивак». Эти заметки на полях были полезны, когда я писала диссертацию, а затем преподавала своим студентам.

Между тем, книга становилась всё более потрёпанной, каждая страница была чем-то отмечена, будь то заметка для чтения отрывка вслух в классе, студенческий комментарий, который показался интересным, или ссылка, которую я искала.

То была история моей читательской жизни.

Книга передо мной, напротив, была нетронутой. О её первоначальном владельце не говорило ничего, кроме того, что он или она, вероятно, богат. Трёхтомники не были дешёвыми, они стоили около ста долларов на момент их первого издания. Часть меня задавалась вопросом, читал ли её кто-нибудь, или она просто была забыта в чьей-то библиотеке, обшитой деревянными панелями, пока книготорговец не заметил её на распродаже имущества? Я начала печатать какие-то заметки на своём компьютере, осторожно перелистывая страницы оригинала, чтобы дважды проверить цитаты.