Я с ужасом вслушивался в гневные Женькины фразы, понимая, что сейчас за него говорило отчаяние и злость за собственное бездействие. Однако Игнату некогда было разбираться в тонкостях Женькиной психологии. Он в целом все вопросы решал легко и беспроблемно. Поэтому внимательно выслушав нахального недомерка, он равнодушно вытащил из открытого шкафа какое-то мудреное оружие и, не задумываясь, всадил в чрезмерно активного оппонента пол-обоймы. Женька всхрапнул, дернулся и мешком рухнул на пол.

«Пойдем, Прохор! — как ни в чем не бывало заявил Бражников, отбрасывая ружье обратно в шкаф, — я не готов выслушивать в свой адрес обвинительные речи невнятного заморыша!»

И не дожидаясь моей реакции, решительно шагнул в коридор.

Все произошло настолько молниеносно, что, когда за Игнатом захлопнулась дверь, я все еще не до конца понял, что случилось на самом деле. Мой Женька, захлебываясь в последних усилиях, слабо шевельнулся и замер, изогнувшись в неудобной позе.

Не веря ничему из того, чему я только что стал свидетелем, я бездумно наклонился к скрюченному окровавленному телу и, осторожно приподняв его с пола, прижал к себе. Сейчас со мной не было моих снадобий, не было времени и возможности возвращать храброго дворняжку к жизни, поэтому я просто сидел, укачивая потяжелевшее тело в дрожащих руках. Женька обмяк, затихая, а я подумал, что вот именно сегодня все и закончится. К тому моменту, когда безмолвная толпа расправиться с нами, Женька будет уже мертв. Все к лучшему. Осталось просто немного подождать.

За стенами бронированной оружейной комнаты пока еще царила непроницаемая тишина, возможно по причине качественной звукоизоляции, а может быть из-за потрясающего умения Игната Бражникова ладить с людьми. Последняя мысль обозлила меня, прогнав по венам знакомые искры. Я уже знал, предвестником чего они становились и приложил все усилия погасить в себе нарастающую злобу. У меня еще будет время расправиться с негодяем, думал я, глядя как деревенеют родные черты, заостряясь и принимая обличие безжизненной маски. Мое бесполезное бдение погружало в состояние странной дремоты, не рождая никаких эмоций, и когда до меня донесся неясный шум, я списал его возникновение на выверты сонного подсознания. Сон прошел, а шум продолжал нарастать, принимая совсем уже настораживающие контуры. Среди размеренного грохота разрушения я не слышал ни одного звука обычной человеческой речи. Все, что свершалось в коридорах Центра, происходило под аккомпанемент гробового молчания. Невнятный шум постепенно сменялся глухим грохотом, звоном и лязгом, и я уже с нетерпением ожидал того момента, когда безмолвная толпа наконец доберется до моего непрочного укрытия и растерзает мою бесполезную тушку. Без всякого сомнения, я заслужил такой финал и сейчас отважно гнал от себя нарастающую панику. Когда грохот перестал быть глухим, а от его размеренной непрерывности содрогнулись стены оружейной комнаты, я расслышал едва различимое бормотание. Очевидно, толпа все же обменивалась между собой какими-то репликами, подумалось мне. Иначе, чем еще объяснить такую невероятную слаженность действий. Ну, возможно, действия были не такие уж и слаженные, но они были настойчивыми, потому что в какой-то момент дверь оружейной всхлипнула и исчезла, отброшенная чьим-то сильным ударом. На пороге возник высокий сильный мужик, наряженный в серый рабочий комбинезон и взирающий на мир безжизненными глазами. Я наконец дождался финала этой истории, но почему-то больше не ощущал в себе недавнего смирения. Мое тело вопило о спасении, а безвольно повисшее на моих руках тело дорогого друга требовало отмщения. Ворвавшийся мужик не проникся моим настроением и, безэмоционально вырвав из моих рук Женьку, швырнул его на пол, приготовившись разделаться и со мной. Я снова был готов продавать дорого свою жизнь, и когда знакомое пламя обожгло мои вены, я только негромко усмехнулся. Раскрыв ладони, я направил потоки энергии на замершего противника, по сути являющегося обычным трудягой, еще месяц назад жившего обычной скучной жизнью и не помышляющего о всемирных заговорах и сражениях. Мысль об Игнате придала мне сил, и мужик только нелепо взмахнул руками, на секунду возвращая себе понимание происходящего. Разделавшись с одним из гостей, я приготовился отражать атаки остальных, и внезапно расслышал за своей спиной:

«Все же, как ты это делаешь, Тихон?»

Я решил, что ослышался, тем более на тоску и печаль у меня не оставалось времени. Воспользовавшись небольшой передышкой, я решил спрятать Женькино тело, чтобы позже похоронить его по-человечески. Развернувшись, я наклонился за бездыханным трупом, а наткнулся на сидящего живого и целого приятеля, со страхом и изумлением взирающего на белый свет.

«Женя? — с мистическим ужасом прошептал я, — что с тобой?»

Наверно в данной ситуации мне следовало бы задавать немного другие вопросы, но от неожиданности все правильные фразы застряли в глотке. Женька негромко ухмыльнулся и как ни в чем не бывало, поднялся на ноги. Разорванная рубашка и запекшаяся на ткани кровь напомнили мне, что всего несколько минут назад мой Женька был непоправимо мертв, и я мог в том поклясться на чековой книжке, если бы имел таковую. Люди с тремя огнестрельными ранениями не могут бодро вскакивать на ноги и проявлять чудеса активности, во всяком случае не в первые сутки. Забыв о неминуемой опасности, поджидающей нас с минуты на минуту, я рванул Женькину красивую рубашку, открывая разорванные раны, странным образом затянувшиеся и покрывшиеся слоем свернувшейся крови.

«Ты чего? — недовольно пробормотал Женька, с сожалением рассматривая испорченный наряд, — откуда эти царапины? Что произошло? Куда делся Игнат?»

«Ты ничего не помнишь? — с изумлением пробормотал я, подыскивая логические объяснения, — совсем ничего?»

Женька напрягся, прислушиваясь к ощущениям, и неуверенно проговорил:

«Я помню Фила в просторной гостиной, он что-то сказал мне, вот только я не запомнил, что именно. Кажется, что-то про неискоренимый идиотизм.»

«Тогда он не сказал ничего нового,» — усмехнулся я, начиная что-то понимать. Я укачивал Женькин труп довольно долгое время, держа его на руках, в которых заключалась сила. Очевидно, мое знакомство с Нордсвиллскими травами подарило мне новые способности, а если вспомнить довольно бодрое восстановление селянки и излечение того же Женьки от обезвоживания, то все становилось на свои места. Эгоистичный Фил, оккупировав мой домик, перестал скучать по мне и Женьке, с завидной периодичностью выкидывая нас обратно, в грешный мир. Объяснения не тянули даже на троечку, но мне было приятно думать именно так. Пока я предавался околонаучным рассуждениям, не сводя пристального взгляда с живого и бодрого приятеля, в коридоре послышались гулкие шаги, и нам пришлось переключиться на более животрепещущие проблемы.

«Нужно бежать, Тихон, — озвучил Женька свой фирменный способ решения всех задач, — вот только, куда? В здании нет запасных ходов, а твари, то есть люди, то есть черт знает кто, уже поднимаются по лестнице. Нам не спастись, Тиша.»

«В любом случае, где-то там нас ждет Филипп,» — хотелось сказать мне, но романтический настрой растворился в неожиданно охватившей злости. За нездоровые проделки негодяя Игната приходится расплачиваться нам, подумал я и поднял вверх обе руки, направляя ладони на текущую ко мне толпу. Я не рассчитывал на какой-то определенный итог. Моей энергии не хватит, чтобы справиться со всеми желающими, однако стоит попробовать. Тем более, я и сам еще не знал всех своих возможностей. Мои ладони горели огнем и временами мне казалось, что от боли и жара с них слезает кожа, но я продолжал посылать энергетические потоки, направляя их на безмолвную серую массу. Все они больше не стремились ко мне, молча колышась в самом начале коридора и как будто не решаясь сделать шаг вперед. Вдруг один мужик, стоявший ближе всех ко мне, непонятно завозился, словно стряхивая с себя налипшее оцепенение, и отчетливо произнес:

«Я приношу извинения за беспокойство, но не скажете, что я забыл на этой лестнице? И какого черта делаю здесь?» И следом за ним, словно по команде, вся безликая толпа зашевелилась, загалдела, заговорив разом, и с недоумением оглядываясь на учиненный повсюду разгром. Женька за моей спиной негромко охнул и тоже решил подать голос.

«Скажи им, Тиша, чтобы расходились, ты же теперь все можешь.»— испуганно и просительно прошипел он.

«Уходите,» — послушно повторил я, обращаясь к тысячной толпе. Мои силы таяли, и если до кого-то еще не дошли мои живительные потоки, то им наверно придется немного подождать. К моему искреннему удивлению, граждане оживились, и, развернувшись, степенно потянулись вниз, с недоумением оглядываясь. До моего острого слуха донеслись недовольные реплики о очередных испытаниях, но теперь они не вызывали во мне никаких негативных эмоций. Когда последний из восстановленных граждан скрылся с моих глаз, я не выдержал и со стоном повалился на прохладные ступени. Мое дыхание со свистом рвалось из глотки, а ладони я попросту не воспринимал, как часть организма. Женька ужом крутился возле меня, не зная, чем помочь, и поэтому то и дело присаживался на корточки и тревожно вглядывался в мое пылающее лицо.

«Поднимайся, Тихон, — шептал он, — пожалуйста, нужно уходить отсюда. Игнат может вернуться.»

Я не боялся Игната. И никого не боялся. И я действительно хотел бы в эту секунду оказаться за сотню километров от пугающего Центра, но пока мои способности не позволяли мне подобных фокусов.

«Ты прав, Женька, — поднимаясь, проговорил я, — здесь нам нечего больше делать.»

Наше неторопливое перемещение по разоренному холлу научного Центра было нарушено суровым окриком, раздавшемся за спиной. Обернувшись, я с изумлением рассмотрел среди валяющихся обломков внушительную фигуру представителя спецслужб. Очевидно, перепуганный Бражников все же призвал высшие силы на помощь, а сам предпочел отсидеться где-то в стороне. Воин отважно приблизился к нашему едва живому тандему и грозно поинтересовался нашими намерениями.