«Прохор, я предлагаю тебе дружбу, — разоткровенничался Бражников, — от такого не отказываются, поверь. Посмотри на себя, Прохор. Ты, несмотря на свою гениальность, был и остаешься никем. Однажды случайный барыга, решивший отметить удачную сделку в вокзальном кабаке, снял на ночь проститутку, которую нашел там же. И в результате пьяной оргии на свет появился ты. Все твое детство и часть юности прошло за вонючими стенами того же кабака, где ты изо всех сил пытался не сдохнуть с голоду. Потом случилась эпидемия, ты обратился в тварь, но это не существенно, Прохор. Тогда это даже приветствовалось. Я никому не расскажу о твоих играх с законом на том этапе жизни. И спустя пять лет ты снова объявился, но теперь уже в образе ученого. Весьма неплохого, я бы сказал. Вероятно, у тебя были хорошие учителя, но о том мои источники не упомянули. Да оно и не нужно. Я сам узнаю все из первых уст, так сказать. Поведай мне, Прохор, как ты умудрился, живя в клоаке и имея чудовищную наследственность, сделать такие потрясающие открытия? Говори, не стесняйся.»

Женька, широко распахнув глаза, слушал откровения господина Бражникова, и не верил ни одному его слову. Источники, к которым обращался Игнат, безбожно наврали ему, выставив его Тихона в таком неприглядном свете. С его наследственностью было все в порядке, а его матушка была уважаемой женщиной, доброй и порядочной. Не говоря уже об отце, талантливом враче и удачливом бизнесмене. Тихон молча сжимал кулаки за спиной и никак не реагировал на невнятные инсинуации. Все же он добровольно натянул на себя отвратительную личину маргинала Моськина и создал ему имя.

Игнат оказался на редкость терпеливым и, полюбовавшись на молчаливого собеседника в ожидании ответа, запел снова.

«Ну что ж, это твое право, Моськин. Сейчас ты молод и силен, но придет время, когда ты будешь остро нуждаться в верных друзьях, теплом доме и стабильном доходе. Сейчас ты живешь, где придется, питаясь самым дешевым концентратом. Если ты сломишь свое непонятное мне упрямство, я дам тебе все, чего ты лишен, и немного больше. Ты сможешь носить настоящие вещи из натуральных материалов и есть вкуснейшую пищу, о существовании которой даже не догадываешься. И законники никогда не встанут на твоем пути. Подумай. Взамен этих преференций я предлагаю помочь мне, обнародовать свои разработки и перестать валять дурака.»

Игнат медленно подошел к Тихону и осторожно провел раскрытой ладонью по оборванным тряпкам, выполняющим роль одежды упрямого ученого. Тихон ощутимо напрягся, интуитивно отступив назад, а Бражников, не обращая внимания на столь красноречивую реакцию, так же не торопясь, стянул с головы молчаливого собеседника непроницаемый мешок.

«Ты очень изменился за годы скитаний, — задумчиво пробормотал Игнат, вглядываясь в тонкие красивые черты, — подростком ты был весьма посредственен. Видишь, мне даже не пришлось покидать эти стены, чтобы разузнать о тебе все, что необходимо, Прохор Степанович Моськин. Иди, подумай над моим предложением.»

Место, где предлагалось господину Моськину обдумывать выгодные предложения, выглядело карцером, да по сути и было им. За все время аудиенции, господин Бражников ни разу даже не взглянул в сторону верного спутника гениального маргинала, поскольку считал, что отлично разбирается в людях. Невзрачный Женька не вызвал у Игната никаких эмоций и был включен им в ряды туповатого Тараса, безымянного подельника и иже с ними. Поэтому и в подземелье Женька отправился вместе с Тихоном, чему тот не переставал радоваться до тех пор, пока за ними не захлопнулась железная дверь.

«Что дальше? — прохрипел Тихон, когда за дверью стихли шаги их тюремщиков, — давай, Женька, сыпь идеями. Мои мозги отказываются рождать умные мысли. И любые другие тоже.»

Женька присел на ледяной цементный пол и, косясь на приятеля, едва слышно пробормотал:

«Зато теперь я знаю, кто ты такой, Прохор Степанович. А кстати, почему ты остановился именно на этом невзрачном типе? Что мешало тебе подыскать более приличный прообраз?»

«Я и сам не знал, кто он такой, — просто отозвался Тихон, опуская голову, — по криминальным сводкам он не проходил, коммуналку не задерживал, я посчитал, что этого достаточно. К тому же, выбор у меня был не слишком большой. Моськин хотя бы был тощим и белобрысым, поэтому у много значимого Игната и не вызвал много сомнений. Хрен с ним, Женька. Что будем дальше делать мы? Как нам выбраться из этого мешка?»

Женькины дальнейшие планы оставались туманными. Он не имел представления о запасах терпения и выдержки всемогущего воротилы, поэтому о сроках их пребывания в застенках не предполагал даже вариантов. Последний же вопрос и вовсе повис в воздухе. Судя по внушительного вида помещению, а также предпринятым по пути мерам предосторожности, бункер охранялся ревностно и шансов на побег не оставлял.

«Развязать тебе руки, Тихон? — озвучил Женька самое очевидное и решаемое, — или ты так и будешь сохранять гордую неприкосновенность?»

Тихон негромко усмехнулся и неловко протянул из-за спины покрасневшие кисти стянутых рук. Женька принялся колдовать над замысловатым узлом, почему-то припоминая странную гибель деревенского бандюгана, угрожавшего ему ножом и требующего расплаты. Тихон терпеливо ждал, сохраняя полную неподвижность.

«Как ты думаешь, куда делась Соня? — вне всякой связи с происходящим пробормотал Тихон, когда его запястья оказались на свободе, — это же дочка Игната, помнишь? Кстати, было странно увидеть ее снова с тобой там, на склоне. Где ты с ней пересекся?»