— Государь, эта шпага дана не мне, а тебе шведским королем. А вот и грамота — она была вручена мне перед отплытием, но я ее не стал вскрывать, она как есть запечатана! И что там — мне неведомо!

— Занятно! Что же мне написал «брат» Карл такого, о чем вспомнил перед отплытием?!

Мотнув головой, Алексей вскрыл послание — оно было написано на двух языках, причем с двух сторон — немецком и шведском. И сам текст, и вычурная подпись под ним состояли из одинаковых букв, похоже, начертанных одной рукой.

«Надо же — собственноручно написанное Карлом письмо. И что же там такое изложено, нужно напрячься. Так, вроде договоренности соблюдать будет, и как только «брат», то есть я, утвердится в Москве, то помощь будет оказано, как только настанет в ней нужда. Так, а это что-то непонятное, нужно немедленно выяснить».

— Никита, ты у меня на немецком хорошо болтаешь — что тут написано, никак толком не пойму.

Алексей протянул письмо Огневу, командиру собственной гвардии, что выглядел самым натуральным красноармейцем с плакатов времен гражданской войны. Вот только знаки различия, введенные им по образцам начала Великой Отечественной, крепились на воротнике в больших цветных петлицах — по одному большому ромбу — что соответствовало, как помнил, комбригу, а говоря по-нынешнему времени чину бригадира.

— В случае нужды король просит ваше величество показать эту грамоту всем шведским генералам, офицерам и солдатам, в русском плену находящимся. На той стороне листа им написан собственноручный приказ повиноваться вашему величеству во всем и во всяких делах надлежит верно, храбро и честно, как надлежит верноподданным.

«Оп-па на — и что же мне с ними делать?!

Тут их по дворянским усадьбам набито по всей округе — куда не плюнь, шведы живут. Солдаты трудятся вовсю, офицеры вроде учителями новиков военному делу обучают в усадьбах. Фельдмаршал Реншильд, та еще жестокая сука, жаль, что русское сердце отходчиво, вполне себе живет комфортно. Генерал Левенгаупт сытно харчуется, а небезызвестный Шлиппенбах так вообще на русскую службу перешел, и даже чин генерал-поручика получил. И что странно — иноземцев, кто присяге Петру держался — перебили, а этих жители не тронули, даже эксцессов толком не было.

Один вопрос — а на хрена мне наемники в армии нужны?! Или все же воспользоваться моментом — они ведь на русском языке лопотать научились довольно понятно. Назначить их по полкам военспецами, и пусть тянут лямку, да и на сторону царя Петра не перебегут. Да и мир с Карлом нужен!

Ладно, потом решу, пока трудно принять решение. Надо с боярами переговорить — слышал как-то краем уха, что шведы в Смуту на стороне русского царя сражались, но какого и когда даже не вспомню».

— Понятно, Никита, благодарю, — Алексей мимолетно отметил хмурый вид своего паладина, и завистливый взгляд, который тот бросил на орденские ленты Андреева, этого баловня Фортуны. Да оно и понятно — бывшие подчиненные, да еще в рядовых званиях, семимильными скачками по карьерной лестнице взобрались за полгода, вот и обидно до слез стало.

— Так, самозванцы, потрудились вы на славу, отчет ваш принимаю. Но дать под ваши чины полки и бригады не могу — нет у меня таковых вакансий. Но если подумать…

— Государь, не надо нам чинов этих, погубим все. Силантий ведь токмо капральством командовал, я пусть и сержант бывший, но тоже только с плутонгом приходилось в бою бывать, а ротой довелось в поле один раз справляться — людей только зазря погубим.

— Самокритичность полезна, но в верности вашей не сомневаюсь. А потому извольте служить мне и дальше в чинах, что монархи вам присвоили. И запомните — вы более не русские, погибли те драгуны, а иноземцы, что на службу ко мне перешли. Понятно?

— Да, государь!

Авантюристы склонили головы, но по их виду Алексей понял, что они оба ничего не поняли. Пришлось пояснить:

— Барон фон Бухгольц, меня охраняют рынды — их полсотни, все дворянского достоинства. Так что свой «немец», да еще с титулом, мне в их рядах нужен до крайности — а ты их всех прощупай на предмет преданности, да научи оружием орудовать. Два полных плутонга как раз и наберется — справишься, давно служишь.

— Справлюсь, ваше царское величество, — Силантий, вернее, барон Бухгольц, поклонился, принимая назначение.

— А ты, барон фон Шульц, примешь «Стремянной эскадрон» — там всего две роты сводные, по одному лучшему капральству от каждого из полков, что на мою сторону перешли, взяты. Все твои «косяки» спишут на заморский чин — там своих дураков хватает. Пусть тебя таковым считают, но ты держи ушки на макушке, и все примечай.

— Выполню, великий государь!

— Вот и ладненько! Жалую вас усадьбами с деревеньками — как дело утрясется, в Поместном Приказе все оформят, как следует. Деньги в казне получите — по двести рублей каждому! И вот еще что — подчинены вы оба напрямую командующему Лейб-Кампанией… генерал-майору Огневу. А ты, Никита, берись за них сурово, и знакомства не показывай. Вы оба не русские, а были на тайной службе царевича — вот и все ваши ответы на любопытство. И токмо передо мною ответ держите! Все, идите!

— Исполним, великий государь!

Все трое поклонились, и вышли — лицо Огнева прямо засияло, когда он получил «прибавку» в чине. Алексей хмыкнул — не дело, когда подчиненный старше по званию оказался, обидно. Особенно, когда ты был капитаном, а он только сержантом.

— Как-то непривычно в чины производить, когда ты сам лишь рядовым был. А тут фельдмаршал сама почтительность, и генералы в струнку тянутся, — Алексей усмехнулся, пройдясь по кабинету. Царское одеяние серьезно давило на плечи, он к нему как-то попривык — во дворце носил только его, разоблачаясь только на ночь.