– Штул захвати ш шобой, – прошепелявила она решительно приближающемуся Забодалову.

– Что? – он остановился и посмотрел ей в глаза.

– Штул ш шобой возьми, а то будешь штоять там как дурак, – пытаясь говорить внятно, сказала Венера, после чего обеими руками толкнула Хотело в грудь так, что он отлетел в другой конец комнаты. При этом летел он довольно медленно и, пролетая мимо Забодалова, злобно усмехнулся и показал кукиш. После такого эффектного освобождения Венера проверила, на месте ли ее сережки, достала помаду и стала подкрашивать смазавшиеся губы, а Хотело, приземлившись в углу комнаты, позвонил в ресторан и стал обсуждать меню предстоящего ужина. Уточнив степень прожаренности и проваренности, он неторопливо вышел, предварительно вытащив розу из-за «Морального кодекса», пристроив ее за лацкан пиджака и не сказав никому ни слова.

– Рукавчики опускаем, волосики приглаживаем, стульчик берем и идем к начальству, оно ждать не любит, – обратилась к Забодалову Венера, не отрывая глаз от своего зеркальца, то складывая губы трубочкой, то растягивая их в голливудской улыбке.

– Спасибо за заботу, – Забодалов взял стул и направился к дверям с надписью Архангельский Гавриил. – А у этого дирижера мясокомбинатом тоже в кабинете со стульями проблема? – поинтересовался он, пытаясь протиснуть свой нелепый и неожиданно ставший тяжелым стул в дверь начальственного кабинета.

– О, нет, у него с этим все в порядке, там вообще не кабинет, а спальня Людовика Шестнадцатого с письменным столом вместо кровати…, хотя кровать тоже есть, – Венера опять уселась на стол и сняла телефонную трубку.

«Странноватое у нас руководство, – подумал Забодалов. – А может, у них так принято, может, это у них такой служебный ритуал, а может, вообще, она его жена, тогда все понятно…» Но что именно понятно, Забодалов решить не успел, потому что ему удалось протиснуться вместе со стулом через сопротивляющуюся дверь, и он буквально ввалился в кабинет вперед спиной, волоча за собой стул, у которого в последний момент отвалилось сиденье и одна нога. «Жаль, что хорошего впечатления своим появлением произвести не удалось, – сокрушался Адам, пытаясь пристроить на место отвалившееся сиденье, – теперь еще подумают, что я умышленно казенную мебель ломаю и запишут в трудовую статью о вредительстве… А вот и не подумают, – успокоил он себя, заметив, что в кабинете вдоль стены стоят несколько стульев, – с идиотов, которые вламываются на прием к начальству задом наперед, да еще со своей мебелью, да еще и ломают ее по дороге, спрос не большой». Чтобы как-то оправдать свое нелепое появление со стулом, он подошел к столу, за которым восседал Архангельский, и, пожав плечами, промямлил:

– Я тут… мне Венера сказала… я что-то, наверно, не расслышал…

Забодалов сделал ударение на последнее, так как плохо слышащий электрик в глазах начальства выглядит лучше электрика придурковатого.

– Присаживайтесь, молодой человек, – не обращая внимания на оправдания, сказал Архангельский и указал на световое пятно перед столом. Адам кивнул и смиренно пошел к ближайшему стулу, стоящему у стены. – Нет, молодой человек, у нас здесь каждый несет свой стул, так что будьте добры…

Забодалов покорно вернулся к двери, где он оставил своего треногого инвалида с отвалившимся седлом. В углу комнаты он заметил большое кресло с высокой резной спинкой, в котором сидел лохматый старик в длинном белом халате и больничных тапочках на босую ногу. Он был похож на больного, забытого нерасторопным врачом после приема в своем кабинете, мирно ожидающего, когда заботливые медики опять его найдут и продолжат поиски болезни, от которой он рано или поздно помрет.

Адам подошел к двери и сгреб в охапку развалившийся стул. За оставшиеся до начала взбучки секунды надо было продумать линию поведения в сложившейся после всех неожиданностей в приемной, и катастрофическим сломом стула, ситуации. «Первым делом надо показать себя квалифицированным работником, мастером на все руки», – рассуждал Забодалов, раскладывая обломки стула в центре светового пятна перед столом Архангельского. Засучив рукава, он достал из кармана изоляционную ленту, кусок провода и плоскогубцы, поочередно демонстрируя каждый предмет главврачу и спящему в кресле старикашке, как это обычно делают фокусники. После этого он мастерски составил развалившиеся детали и сильными ударами ладони поставил их на свои места. Для усиления конструкции нижние поперечины были стянуты проволокой, а расколовшаяся правая передняя ножка плотно замотана изоляционной лентой. Забодалову даже понравилось, с какой четкостью и ритмичностью он произвел все вставления и намотки, и в его душе появилась надежда на благосклонность начальства. Но все старания были напрасны, Архангельский сидел за столом, не моргая смотрел в открытую папку личного дела Забодалова и не обращал никакого внимания на виртуозные ремонтно-восстановительные работы. Поняв по наступившей тишине, что битва со стулом закончилась, Архангельский спросил, не отрывая взгляда от бумаг на столе:

– Послушайте, Забодалов, вы когда-нибудь задумывались, почему вас назвали Адамом?

Самый гадостный вопрос, который только мог быть задан, был задан. Спящую собаку облили холодной водой, потянули за хвост и пнули под зад коленом. Не проснуться было очень трудно, и в глубине Забодалова зашевелился злобный монстр, который, преодолев панцирь спокойствия и безразличия, мог наделать много дел.

– Не только задумывался, но и знаю наверняка. Просто мои родители мечтали, чтобы я до половозрелого возраста ходил голым. Большая экономия получается, понимаете ли…

Архангельский покачал головой и впервые оторвал взгляд от бумаг, посмотрев на сидящего в кресле старика. Забодалов, одновременно довольный и напуганный своей шуткой, тоже повернул голову. Старик уже не спал. Он гордо восседал в кресле и рассеянным взглядом получающего партийно-правительственную награду смотрел вдаль. Адам хотел промолчать, но монстрик уже почувствовал волю, и остановить его было невозможно даже под угрозой увольнения.

– Извините, папаша, что разбудил… – начал он и осекся.

Забодалов встретился взглядом с Гавриилом Архангельским, и замысловатая извинительная фраза застряла поперек горла. На него смотрели сверлящие клоунские глаза из далекого детства…

– Так сколько же тебе лет, мальчик? – спросил Архангельский.

– Бе… бе… бе… – залепетал Забодалов, хотя ни одна цифра с «бебе» не начинается. Он просто пытался сообразить, как лучше отреагировать на такую неожиданную встречу. Логично было бы сказать что-то традиционно вежливое, но монстрик уже окончательно проснулся, и Забодалов съехидничал: – Я вижу, с тех пор вы здорово продвинулись по служебной лестнице, – и он обвел кабинет оценивающим взглядом. – Правда, кабинет стал поменьше, зато нос выдали поприличней…