О, где вы, Эзоп, Крылов и Лафонтен?! Куда делись ваши бессмертные творения, высмеивающие человеческие слабости и пороки? Почему ваши тексты не пишут на стенах домов, не бросают в почтовые ящики не передают по телевизору вместо известий об успешном совокуплении каких-нибудь знаменитостей? Может быть, потому, что слово слишком слабое оружие в борьбе против глупости? Но если не слово, то что тогда? Не брать же в руки сковородку! Уж сколько раз твердили миру, да только все не впрок… и хвалебная песнь про умного Забодалова быстро сделала свое дело, придушив всю критику и аналитику талантливого, как оказалось, укротителя розеток и выключателей.

С лестью бороться очень трудно, потому что она имеет союзника внутри каждого человека, и этот внутренний предатель не бунтует и не организовывает заговоров, а всего-навсего тихо шепчет: «А ведь они правы, ты действительно умнее и талантливее многих, и если они это понимают, надо быть вместе с ними, а не с теми, кто считает тебя неудачником и посредственностью». И хотя Забодалов не любил принимать необдуманных решений, убедительность и льстивость хотеловской речи сделали свое дело.

– Вы знаете, – сказал он, – я, в принципе, готов к чему-то новому и интересному в работе, тем более что финансовая сторона вопроса выглядит весьма заманчиво, и могу прямо сейчас решить все организационные вопросы, – и кивнул на дверь кабинета Архангельского.

– Все вопросы с больницей я беру на себя, засуетился вдохновленный забодаловским согласием завхоз, впервые повернувшись лицом к Адаму. – Но все дело в том, что вам надо прибыть на место уже через сорок минут, иначе даже я ничего не смогу сделать, поэтому берите мою машину и гоните быстрее, водитель знает, куда ехать.

– Ну, хорошо, я готов, «карету мне, карету», – продекламировал Забодалов.

Предстоящие изменения в жизни несли с собой пару приятных перспектив: не надо было получать взбучку от главного по поводу кудрявовской лысины, и многократная прибавка денег сулила небольшое увеличение независимости от них. Голос тоже не проявлял никаких признаков озабоченности по поводу перемены места работы, поэтому всю забодаловскую голову заполнили только две мысли: сколько конкретно будут платить и что конкретно надо делать. Особый азарт в ситуацию добавляло то, что вопрос можно было решить прямо сегодня, и завтра уже проснуться новым человеком на новом месте, в новой должности. По сути, Забодалов останется прежним, изменится только ситуация вокруг него, но в субъективном восприятии изменится целый мир, состоящий из обязанностей и возможностей и в глазах окружающих, изменится сам Забодалов, всего-навсего сменивший запись в трудовой книжке и количество нулей в ведомости о зарплате… Но философия была быстро задвинута на потом, и, кроме радужных перспектив, только два маленьких червячка сомнения копошились в глубине души. Во-первых, можно было лишиться возможности видеть Богданову, а во-вторых, что менее важно, почему этот всемогущий добродетель, очень много чем владеющий и много чего контролирующий, до сих пор сидит на должности завхоза в психиатрической больнице и, судя по всему, не собирается никуда уходить. Второй червячок оказался совсем слабым и вялым, а первого утихомирило то, что превращение просто сытого Забодалова в Забодалова с финансовыми возможностями добавило бы недостающей уверенности в общении с доктором Богдановой. Он уже встал со стула и хотел бежать на проходную, где стоял «мерседес» Хотело, но из-за спины завхоза выглянула Венера и начала корчить страшные физиономии, изображая что-то рогатое с выпученными глазами и постоянно проводя большим пальцем по горлу. При этом она все время показывала на дверь Архангельского и грозила Забодалову кулаком. «Рожки», приставляемые Венерой поочередно то к своей голове, то к голове ничего не подозревающего завхоза, не произвели на Забодалова должного впечатления, а вот указание на дверь кабинета было явным обвинением в попытке трусливого бегства. Время принятия решения измерялось секундами, Хотело уже звонил водителю и давал какие-то инструкции, и, чтобы немного разобраться в своих чувствах, Забодалов задал совершенно естественный и безобидный вопрос:

– Интересно, а что же все-таки это за работа, если за нее платят в несколько раз больше?

– Да на бойне, при мясокомбинате, – выпалила Венера, как будто спрашивали именно ее, и еще раз провела большим пальцем по горлу. Этот жест показался Забодалову полетом серпа ниже пояса, и он, в надежде на опровержение, посмотрел на Хотело. Красивое лицо завхоза почти не изменилось, разве что немного опустились уголки рта и образовалось несколько морщин, но весь он стал похож на разъяренного удава и, ни слова не сказав Забодалову, стал медленно поворачиваться к Венере. Это означало, что опровержения не будет, и уже щекочущее воображение десятикратное увеличение жалования останется в воспоминаниях огромной рыбой, в последний момент соскользнувшей с крючка. Принять предложение Хотело было совершенно невозможно, Забодалов был вегетарианцем, и никакие деньги не могли заставить его работать на бойне.

После такой неожиданной развязки в карманах у него ничего не прибавилось и не убавилось, но к внутреннему дискомфорту ожидающего выволочку человека добавилось чувство безнадежно ограбленного. Забодалову оставалось только вежливо отказаться от заманчивого предложения, сохранив при этом хорошее отношение к себе всемогущего начальника, и постараться смягчить его гнев по отношению к проболтавшейся секретарше.

– Видите ли, Александр Леонидович, – начал Забодалов свое извинительное выступление, – к моему большому сожалению…

– Заткнись ты, жалетель хрюшек и коровок, с тобой я разберусь потом, – грубо перебил его Хотело. – А тебя, милая, я научу думать перед тем, как говорить!

И он схватил Венеру пальцами за щеки так, что она стала похожа на нарисованную рыбку. Ошарашенный такой степенью озверелости завхоза, Забодалов сел на стул и признался себе в полном непонимании того, что происходит. С одной стороны, было приятно, что начальство знает о его вегетарианстве и любви ко всему живому, но с другой стороны, почему отказ от новой должности привел всегда дружелюбного и вежливого Хотело в такое бешенство, что он перешел на совершенно оскорбительный тон и того и гляди задушит Венеру.

– Александр Леонидович, не мните, пожалуйста, девушку, ведь я все равно бы через час узнал, что это за работа… – попытался успокоить завхоза Забодалов.

Но Хотело не обратил на это никакого внимания и продолжил свой монолог, обращенный к превращенной в молчаливую рыбку Венере:

– Я в этот раз с таким трудом заранее узнал, кто та, которой, возможно, предстоит поставить точку в этой затянувшейся истории с возвращением, и мне не хватило часа, чтобы убедить ее сделать все так, как надо мне. А ты ведь прекрасно знала, что после того, как он войдет в эту дверь, я не смогу ей ничего сказать, если только злобу не пустит она в свое сердце, и я тебя научу… Ничему ты ее не научишь, – перебил его спокойный мягкий голос.

На пороге своего кабинета стоял главный врач психиатрической больницы № 7 Гавриил Архангельский и совершенно спокойно наблюдал за происходящим в приемной. Забодалов с облегчением вздохнул, решив, что Венера спасена, и завхозу сейчас воздастся за хамство и недостойное поведение, но Архангельский, не обратив никакого внимания на бедственное положение секретарши, посмотрел на Забодалова, сказал:

– Заходите, нам пора поговорить, – и шагнул обратно в свой кабинет.

Удивляться этому уже не было времени, надо было срочно решить, спасать болтающуюся в цепких руках Хотело девушку или проследовать в кабинет, оставив ее на произвол судьбы, как это только что сделал Архангельский. И хотя атлетическое телосложение завхоза и его нежелание слушать какие-либо аргументы сводили шансы на освобождение Венеры к нулю, Забодалов засучил рукава свитера и решительно встал. В это время Венере удалось приостановить руку Хотело, которая держала ее за щеки и болтала голову туда-сюда.