– А родственник ваш, этот бывший торопыга из проходной, оттикался, – шепотом обратился к часам Забодалов, – пару часов назад остановился навсегда. Странная вы штука, часы. Все когда умирают, падают, а вы – встаете. Почтим память торопыги минутой молчания.

И он уже хотел пойти к ожидавшему его стулу, как увидел, что часы остановились. Простояв ровно минуту, они быстро нагнали упущенное время и опять бодро затикали секундной стрелкой. «Однако, – подумал Забодалов, – может быть, работа в психиатрической больнице и на часы накладывает свой отпечаток». Он вздохнул и покорно уселся на единственный в приемной стул. Отвлекшись ненадолго разговором с часами, Забодалов, естественно, не обратил внимания на спонтанное ветвление Венериных эмоций, и после посадки никак не мог понять, что она пытается объяснить телефонной трубке. Конечно, чужие разговоры слушать не хорошо, но не слушать Вздыхалкину можно было только заткнув уши и начав изо всей силы петь известную арию из «Паяцев» Леонкавалло. Забодалов напрягся и не запел. Но не потому, что его смущало отсутствие слуха, а потому, что в данное время, в данном месте и при данных обстоятельствах его пение могло быть неправильно понято. Как показалось Забодалову, неуправляемая Венерина мысль завела ее в дебри работы компьютерных редакторов, которые что-то подчеркивают, отмечают и особо выделяют, но скоро выяснилось, что речь идет о новом гибриде вечернего платья и нижнего белья, которые плавно перетекают друг в друга в зависимости от ситуации, не требуя дополнительной настройки.

Чтобы удержать себя от соблазна встрять в разговор со своими язвительными комментариями, Забодалов попытался отвлечься, занявшись рассматриванием приемной, в которой оказался. Сразу было видно, что приемная мало отличается от двери, через которую в нее можно было попасть, и, как и дверь, совершенно противоречит коридорному эволюционному развитию. Конечно, соседняя дверь в кабинет Хотело компенсировала отсутствие внушительности двери в дирекцию, но она страдала безвкусицей и вульгарностью, и за ней восседал хоть и глубоко почитаемый, но всего-навсего завхоз, а не главное руководство. Эта логическая незавершенность помешала Забодалову дорисовать картину руководящего Тупика, и он принялся рассматривать оригинальный интерьер приемной, оригинальность которого заключалась в полном его отсутствии. Кроме стола, на котором сидела Венера, и стула, на котором сидел Забодалов, в комнате ничего не было. За окном уже бодро шагал век компьютеров и коробок из-под факсов, а на столе секретарши директора психиатрической больницы № 7 не было даже намека на оргтехнику, кроме старомодного телефона с дисковой набиралкой и безнадежно перекрученным проводом, похожим на синтетическую мочалку. На стене, граничившей с кабинетом завхоза, тикали небезызвестные часы и висел, по-видимому, сделанный кем-то из больных много лет назад, красочно оформленный «Моральный кодекс строителя коммунизма». Противоположную стену украшали две одинаковые двери, на одной из которых было написано «Архангельский Гавриил», а на другой «Директор». Существование в больнице еще одного руководителя, кроме главного врача, стало большой неожиданностью для Забодалова. Но осмыслить эту новость, как и то, что главврач Архангельский вывесил себя под именем и фамилией, а этот, ранее не известный, спрятался за внушительной должностью, Забодалов не успел, так как Венерин собеседник или – ца плохо отозвался о прическе какого-то Хулио из бразильского сериала, за что телефонный аппарат сразу получил трубкой по голове, и разговор был прекращен. Спрыгнув со стола и по-диктаторски уперев руки в бока, Венера уставилась на Забодалова, как на приговоренного инквизицией к пожизненному слушанию ее телефонных разговоров. Сразу вспомнив, что первым делом надо задабривать тех, кто обслуживает должностных лиц, Адам встал и элегантно, как букет цветов, протянул секретарше стул.

– Разрешите вам предложить все, что есть, потому что здесь больше ничего нет, чтобы вам сесть, – сказал Забодалов и содрогнулся от глупости получившейся у него фразы, к тому же заканчивающейся совершенно пошлой рифмой.

– Сядьте на свой стул и сидите сами, – не оценив джентельменско-подхалимского порыва, ответила Вздыхалкина, – а нам здесь стулья не нужны. Мы, между прочим, здесь работаем, и рассиживаться нам некогда.

Пораженный глубиной секретарской мысли, Забодалов сел на стул и, с восторгом глядя на Венеру, перевел ее из разряда куриц говорливых в разряд куриц недооцененных, а когда она подняла глаза кверху и сказала непонятно кому: «Тут очень милый Забодалов пожаловал, пора бы с ним поговорить», он точно решил на следующем конкурсе «Мисс Психиатрическая больница» голосовать только за нее, если, конечно, предстоящий разговор с начальством не закончится печальным уходом.

Процесс мышления, вяло текущий в забодаловской голове, был прерван слабым щелчком открывающейся двери. Из начальственного кабинета с табличкой «Архангельский Гавриил», безупречно одетый в стиле не «высокой» моды, но высокого вкуса, поражая элегантностью движений и жестов, вышел, как всегда, очень довольный собой, заведующий больничным хозяйством, господин Хотело. Он подошел к Венере и сказал, фамильярно положив ее руку в свои ладони:

– Ах, милая, если бы вы сделали то, что я просил, эти старые зануды согласились бы со всеми моими условиями, и мы с вами могли все поделить, как оно этого и заслуживает, цветочки – вам, ну, а ягодки, конечно, мне. Но вы, милая, как всегда, довели дело до возвращения и зачем-то осложнили мое прекрасное и беззаботное существование. И свое, между прочим, тоже.

С этими словами он достал из внутреннего кармана пиджака идеально сохранившуюся красную розу и протянул ее Венере.

– За что я вас люблю, Александр Леонидович, это за то, что все руководители цветочных киосков во всем городе считают за счастье хоть чем-то вам угодить, – издевательским тоном сквозь зубы прошипела Венера и демонстративно заткнула розу за «Моральный кодекс строителя коммунизма».

– А что касается ваших традиционных предложений, – ужесточив тон и повысив голос продолжила она, – получи традиционное «И не мечтай, Шурик». И хоть в твоих ослиных ушах мое «никогда» всегда звучит как «может быть, в другой раз», заруби у себя на носу, склеротик парнокопытный, мы с тобой играем в разных командах, хоть я иногда и забиваю в свои ворота…

В комнате воцарилась тишина, которая через минуту была нарушена тихим «чпоком». Это Забодалов закрыл рот, который был открыт на протяжении всего Венериного монолога. Так разговаривать с Хотело, по представлению Забодалова, мог только Директор Земного Шара, да и то изрядно выпивши, а тут просто секретарша главврача больницы… Правда, было похоже, что у них есть, или были еще какие-то отношения, помимо служебных, но все равно в присутствии совершенно постореннего Забодалова это выглядело как откровенное желание оскорбить Хотело, самого авторитетного и влиятельного человека в больнице. Его уважаемость началась практически с первого дня появления в коллективе. В далекие застойные времена дефицитных копченостей и чая со слоном Хотело организовал бесперебойное снабжение всех сотрудников и даже хорошо зарекомендовавших себя больных специальными продуктовыми заказами, которые за минимальные деньги позволяли регулярно набивать животы не только качественной колбасой, но и разной экзотической требухой от артишоков до омаров. В то время ходили слухи, что он вхож в самые высокие партийные сферы, поэтому те, кому удавалось завести с ним неформальные дружеские отношения, без труда решали свои жилищные проблемы и институтские проблемы своих детей. А попадали в круг его друзей совершенно просто. Достаточно было подойти и пожаловаться на трудности, подхалимски попросив совета у наиболее умного и опытного в житейских делах человека. Таким образом почти все окружающие пользовались совершенно бескорыстной добротой и связями Хотело, а те малочисленные, которые пытались обходиться без его услуг, проявляя принципиальность и независимость, с большим трудом уживались в коллективе. Хотело называл таких «мелкой вонью» и говорил, что у них всегда все не как у людей. А когда произошла перекройка, он с проворностью опытного портного нарезал себе самого вкусного и сочного, не забыв про нерасторопных сослуживцев, советуя, что, когда и куда вкладывать, выкладывать и перекладывать. В результате его гениальной прозорливости все сотрудники больницы избежали финансовых проблем и имели достаточно денег для безбедного существования. Даже «мелкая вонь» постепенно рассосалась, втянувшись в процесс первичного, хотя, по сути, бесконечного насыщения. Наверно, поэтому за последние годы ни один человек не ушел из больницы по собственному желанию. Она была сказочным островком спокойствия и стабильности, и Забодалову последнее время казалось, что сумасшедший дом – это то, что находится за стенами больницы, а не наоборот.

И вот такого замечательного кормильца, поильца, оберегальца и вообще создателя рая земного унижают и обзывают как последнего негодяя, обокравшего сотню старушек ради покупки нового «мерседеса» для своей любовницы. Ситуация сложилась очень неприятная, и Забодалов не придумал ничего лучшего, чем притвориться мирно дремлющим на стуле электриком, не слышавшим ничего, что только что было сказано в адрес его уважаемого начальника. Но любопытство и желание увидеть реакцию Хотело на вызывающее поведение Венеры все-таки оставило один глаз немного приоткрытым. Лица завхоза видно не было, так как он стоял спиной к Забодалову, и можно было только догадываться, какая буря негодования проносится сейчас по чисто выбритой поверхности между ушами. Но после того, как звук закрывающегося забодаловского рта нарушил угрожающую тишину, Хотело совершенно спокойно, как будто его каждый день называют парнокопытным склеротиком с ослиными ушами, сказал: «Не сердись, милая, и не кричи так громко, а то разбудишь Забодалова, который сейчас видит сон про то, что он выиграл в лотерею сто миллионов, купил часть суши со всех сторон омываемую Тихим океаном, сидит там под пальмой и придумывает конституцию своего острова». Адаму стало не по себе, потому что он недавно действительно видел такой сон, который кончился тем, что, создав законы для совершенно свободных и независимых людей, он не смог набрать желающих стать жителями острова для регистрации его в ООН как независимого государства. «Ничего страшного, – успокаивал себя Забодалов, пытаясь усилить естественность своего дремания вялым посапыванием, – это, наверное, очень распространенный сон, а может, вообще просто совпадение. Странно другое, что все это время он даже не повернулся в мою сторону, а точно знает, что это я, да еще что я сплю».

– А знаете, Забодалов, если вы сейчас проснетесь, я сделаю вам очень заманчивое предложение, от которого человеку разумному, коим вы являетесь, отказаться будет очень трудно, – сказал Хотело, по-прежнему стоя к Адаму спиной.

– А? Что? Где? – попытался изобразить неожиданное пробуждение Забодалов. – Извините, Александр Леонидович, меня тут вызвали, я ждал, вот и задремал…

– Не извиняйтесь, для большинства людей сон – это лучшая часть жизни, и для них главное вовремя заснуть, хотя для вас, я думаю, важнее вовремя проснуться, – продолжил, не поворачиваясь к Адаму Хотело, – так вот, я хочу предложить вам работу. Работа не сложная, связанная с обслуживанием электрооборудования, и для специалиста вашего уровня не составит никаких трудностей. При этом денег предлагается в десять раз больше, чем в этой больнице, плюс приличные премии по итогам работы за год. Я на этом предприятии являюсь главным акционером, поэтому моя рекомендация не подлежит обсуждению. Не скрою, что нам нужны такие толковые молодые специалисты, которые не только прекрасно делают свое дело, но и обладают, как вы, высоким уровнем интеллекта…