Работа давала ему заработок и моральное удовлетворение. Его известность инженера-гидротехника росла, и у него уже не было проблем с заказами. Пинхас стал чаще бывать в излюбленном беженцами из России кафе, в котором начался его трагический роман. Постепенно расширялся и круг знакомых. К нему на квартиру и в контору заходили итальянцы и русские эмигранты.

Его откровенное, порой даже демонстративное еврейство, не сталкивающееся с противодействием или неприятием ближайшего окружения, лишь убеждало его в том, что возвращение к нему было верным и необходимым шагом. Он ощущал неведомую ему прежде свободу, охотно беседовал с людьми о вещах, которые стали ему интересны. А с самыми близкими говорил о семье и роменской жизни и друзьях, которых оставил в России. Он сознавал, что сделал лишь первый шаг, но он не был провидцем, и ему не суждено было видеть, к каким неожиданным последствиям приведёт его этот путь.

Однажды вечером в воскресенье в его квартире раздался звонок. Дверь открыла Рахель.

– Пинхас, это к тебе, – позвала она.

Он положил газету на журнальный столик и вышел в коридор. На пороге стоял рослый мужчина средних лет крупного телосложения. Его дорогой сюртучный костюм-тройка синего цвета говорил о высоком социальном статусе. Большая борода и усы, пронзительный взгляд сквозь стёкла очков – всё подчёркивало неординарность неожиданного гостя.

– Простите, Вы инженер Пётр Моисеевич Рутенберг? – спросил он.

– Да. А с кем имею честь говорить? – ответил Пинхас вопросом на вопрос.

– Амфитеатров Александр Валентинович.

– Заходите, пожалуйста, – спохватился Рутенберг. – Мне Алексей Максимович писал о Вас.

– Я оказался в этом благословенном городе проездом из Кави ди Лаванья в Париж, – сказал Амфитеатров, усаживаясь в кресло. – Не скрою, задержался здесь ещё и потому, что Горький, мой сердечный друг, очень Вас рекомендовал и советовал познакомиться.

– Алексей Максимович очень дружелюбный человек, – произнёс Пинхас.

– Он даже уверен, что именно Вам довелось поджечь фитиль революции.

– В те дни я подружился с Гапоном, помогал ему писать петицию и организовывать демонстрацию. Так сложилось. В то воскресение вместе с нами на Дворцовую площадь шли десятки тысяч людей.

– Так он-таки прав, Пётр Моисеевич, с Вас всё и началось.

Добрая усмешка пробежала по лицу гостя. Он всё более становился симпатичен Рутенбергу.

– Уже темно, Александр Валентинович. Не желаете переночевать у меня?

Лицо гостя расцвело сердечной улыбкой.

– Дорогой мой, не беспокойтесь. Я остановился в гостинице, очень славной на мой взгляд. К сожалению, Ваш номер телефона остался дома, поэтому я не смог позвонить и предупредить о моём появлении.

– Поверьте, Александр Валентинович, я рад Вашему приходу, – произнёс Пинхас. – Рахель, будь добра, приготовь-ка нам что-нибудь.

– Я уже сообразила, Пинхас, и кое-что успела сделать.

Через некоторое время она вошла в комнату с большим подносом и поставила на стол пышущий жаром фарфоровый чайник, чашки с блюдцами, вазочку с вишнёвым вареньем, блюдо с бутербродами и пирожными.

– Спасибо, милая, – поблагодарил гость и окинул её пронзительным взглядом.

– Моя сестра мне очень помогает. Без неё мне было бы трудно преуспеть, и не только в профессии.

– У неё особенная стать и красота еврейской женщины, – произнёс Амфитеатров.

Рутенберг не ожидал от гостя такого неожиданного и откровенного признания. Александр Валентинович посмотрел на хозяина и заговорил о волновавшем его издавна еврейском вопросе.

– Я с большим уважением отношусь к Вашему народу, дорогой Пинхас. Самодержавие притесняет и устраивает погромы против евреев. Это чудовищная несправедливость по отношению к вам. И я об этом не один раз писал. Три года назад я даже читал курс лекций «Еврейство и социализм» в русском колледже в Париже, написал брошюру «Происхождение антисемитизма». Для меня «гений иудаизма» связан с призывами пророков к равенству и свободе, с социалистическими идеями Второзакония.

– Для всех порядочных людей в России было очевидно, что отношение власти к нашему народу бесчеловечно, – поддержал его Рутенберг. – Нам, чтобы получить образование, требовалось преодолевать низкую процентную норму. В больших городах получали разрешение селиться только те, кто был нужен царскому режиму. Погромы, насильственное изгнание из городов и внутренних губерний. Двадцать тысяч выселили только из Москвы. Поэтому некоторая часть евреев и присоединилась к радикалам. Кто готов мириться с угнетением и бесправием?

– Евреи, Пинхас, не могут иначе. Социальные революции во имя закона справедливости – их предназначение среди народов. Они пригвождены быть революционерами. В громах Синая им было заповедано стать ферментом социализма в тесте нашего мира.

– Думаю, Вы преувеличиваете, Александр Валентинович. Мой народ, как любой другой, мечтает о спокойной, мирной жизни. Но я искренне Вам благодарен за понимание и тёплое отношение к евреям.

Гость с удовольствием выпил чаю, закусив бутербродом и пирожным, и откинулся на спинку кресла.