Организовал в альма-матер нелегальную кассу взаимопомощи для студентов, бюро трудоустройства, чтобы помочь найти им подработку, и столовую. Занимался изданием курсов лекций профессоров.

– Прекрасно, Пётр Иоакимович! Я вот думаю, сколько добрых дел может сделать человек, если ему хотя бы не мешать.

– Мне полиция и администрация, конечно, мешала, – вздохнул Пальчинский. – Вызывали на допросы, устраивали провокации. Но ничего противозаконного найти не смогли.

– А я за год до этого поступил в Технологический институт и меня за участие в студенческих демонстрациях исключили.

– И ты не доучился?

– Представь себе, Пётр Иоакимович, через год меня восстановили, как отличного студента. Но за это время я успел стать революционером. Меня вдохновляли идеи Михайловского, Желябова, Перовской, Кибальчича, Михайлова и Лопатина. Кстати, Герман Александрович сейчас проживает в Италии. Летом он был на Капри у Горького. Алексей Максимович меня звал туда, но мне не удалось вырваться.

– А я с молодых лет анархист, сторонник Петра Кропоткина и Михаила Бакунина.

– Я тоже этим увлекался, но пристал к партии социалистов-революционеров, – сказал Рутенберг.

– В 1905 году я участвовал в революционных событиях в Павловске и Иркутске, продолжил Пальчинский свой рассказ. – Потом меня арестовали, и три месяца я просидел в тюрьме.

– А меня посадили в Петропавловку и освободили по амнистии в октябре после манифеста – произнёс Рутенберг. – У нас, Пётр Иоакимович, много общего.

– Но я всё ещё старался быть полезным стране и разработал программу комплексного развития Сибири на основе горнодобывающей промышленности. А вместо этого под угрозой суда вынужден был эмигрировать.

– Я тоже бежал от преследования охранки. Вначале в Берлин, потом перебрался в Париж, и наконец, осел в Генуе.

– А мы с Ниной около двух лет прожили в Риме. Там я участвовал в подписании нового торгового договора России с Италией.

– Так у тебя есть необходимый нам опыт, Пётр Иоакимович, – с удовлетворением заметил Рутенберг, и улыбка пробежала по его лицу.

На балкон вышла Нина Александровна и позвала мужчин к столу.

Рутенберг и Пальчинский принялись за дело. Они продолжили собирать информацию о донецком угле и возможностях его доставки в Италию. Но закончить дело не успели. Пальчинского вызвали сопровождать плавучую выставку, организованную для показа в портах левантийского побережья Средиземного моря. Вернулся он через несколько месяцев, и оказалось, что из-за тяжёлого кризиса в горной промышленности Совет съездов не располагает необходимыми средствами для продолжения начатой Пальчинским работы. Но к этому времени Рутенберг уже серьёзно продвинулся в ней и бросить дело не захотел. Пётр Иоакимович оставался официальным представителем и давал ему необходимые сведения и разъяснения. Накопилось достаточно материала, чтобы обратиться к правительству. Несколько дней Рутенберг работал с пишущей машинкой над докладной запиской, стремясь сделать её одновременно информативной и лаконичной. Потом вложил три листа в конверт, на котором напечатал: «Рим. Правительству итальянской республики. От Петра Рутенберга, инженера-технолога, Генуя». Он указал свой домашний адрес на улице Руффини, куда перебрался в начале года.

Не прошло и двух недель, как он получил ответное письмо. Секретарь правительства по поручению премьер-министра просил прибыть для беседы и дачи необходимых разъяснений. Рутенберг известил об этом Пальчинского и тем же вечером выехал в Рим.

В приёмной председателя совета министров ждать пришлось недолго. Деревянная резная дверь открылась, и его пригласили войти. В обширном кабинете, пересечённом надвое длинным столом, находилось трое. В одном, импозантном господине с длинными седыми усами и бородой, сидящем в торце стола, Рутенберг сразу узнал Луиджи Луццатти. Портреты главы недавно сформировавшегося правительства он видел в апрельских газетах. Его не удивило, что пресса спокойно писала о главе государства еврейского происхождения. Антисемитизм большинству итальянцев свойствен не был. Все знали, что небольшая, но влиятельная, еврейская община Италии дала стране много знаменитых людей. Луццатти был вторым премьер-министром евреем. До него дважды правительство возглавлял еврей Сидней Соннино.

– Садитесь, синьор Рутенберг, – произнёс он, показав правой рукой на стул возле себя.

– Благодарю Вас, синьор Луццатти, – ответил Рутенберг, стараясь справиться с волнением.

– Мы с Витторио, министром экономики, – он кивнул в сторону сидящего напротив Рутенберга господина, – с большим интересом прочли Вашу записку. Действительно, у нас большой грузовой флот, который нуждается в работе. Вы, безусловно, правы в том, что нельзя полагаться только на английский уголь, который к тому же дороже донецкого. Верно, что любой кризис в Англии может оставить наши железные дороги и суда без топлива. Вы предлагаете треть всех запасов заменить на донецкий уголь, который будет доставляться в Венецию и Геную из порта Мариуполь более короткими морскими путями.

– Я убеждён в совершенной выгоде этого проекта, – уверенно заявил Рутенберг.

– Для окончательного решения нам хотелось бы получить от Вас некоторые дополнительные данные, – сказал Витторио. – Я пригласил на совещание Антонио Витти, управляющего государственными железными дорогами.

– Мы хотели бы попросить Вас изучить вопрос возможности ввоза российского угля для наших железных дорог, – подключился к разговору Антонио. – И предоставить доклад к концу года.

– Я постараюсь, синьор Антонио, – ответил Рутенберг.