– Шо же вас побудило?

Нестор ответил:

– Душевный порыв…

– Шо же так? Усе в Россию, а вы наоборот?

– Так мы вернёмся обратно: отвезём необходимое – и назад.

– Все так говорят, да немногие делают! Тоже мне романтики…

– Людям нужно помогать…

– Ежжайте!

Произнёс работник на границе. И долго чесал затылок, глядя нам во след. Дорога была пыльной. И чем ближе мы подъезжали к Мариуполю, тем пыли было больше.

– Нестор, ты знаешь, куда ехать? Мы не заблудились?

Я начала тревожится. Мне показалось, что Нестор повернул куда-то правее. Тянуло гарью. Опустился туман.

– Хорошо. Давай передохнём. Косточки разомнём.

Нестор остановился у обочины. Я решила спуститься в лес.

– Ты, Полина, аккуратнее там: могут быть мины или снаряды. Их тут тоннами валяется…

– Хорошо! – я сознавала: что помогать людям надо, но Нестор, мне казалось, поступил не обдуманно. Скоропалительно. Мне было неуютно и тревожно. Но я молчала. Лишь вздыхала украдкой. Но в лесу было хорошо, птицы пели, кузнечики скворчали. Солнце едва пробивалось из-за туч. Сизые дымы обволакивали пространство. Но я шла и шла. Словно хотела отдалиться подальше от реальности.

И вдруг позади, на дороге, где остался Нестор, раздались голоса. Затем что-то рвануло. И я подумала: война! Вот она. У меня заколотилось сердце. Я присела за деревом. Бедный, бедный Нестор – романтик хренов, неосторожный! Ну, точно, не туда свернул. Наверняка здесь нацики! Я плотнее прижалась к стволу дерева: что это вяз, дуб? Всё равно. Снова рвануло на дороге, но уже более осмысленно. Мне показалось, что остановилось что-то тяжелое, нет, не машина, а автобус или тягач. Раздались оглушительные крики. Треск. Вой. Машина Нестора подпрыгнула и загорелась. Рядом перевернулся автобус с беженцами. «Видимо, нарвались на врагов!» – подумала я.

Беженцы стали заложниками…а раненые остались на дороге.

– Но что же с Нестором? Где он?

Я острожно начала возвращаться к дороге. Приседая и прячась. Но выйти не решилась, легла в ямину, в сухую траву, накрылась веткой, обстрелянного дерева и так пролежала до вечера.

Машина Нестора вся выгорела вместе с нашими вещами и документами. На земле лежали тела убитых. Их вещи. Сумки, авоськи, корзины, чемоданы. Нацики уехали. Живых не было никого, кроме мальчика, которому было лет пять. Он тяжело дышал. Но не плакал. А лишь скулил. Я подошла к нему, лежащему возле рва. И сразу поняла: ребёнок не ранен, а просто ушиблен сильно. И напуган. Я осмотрела его, ощупала, перевернув на бок. На затылке шишка, скорее всего, сотрясение мозга. Руки, ноги целы.

– Нестор! – выкрикнула я. – Ты где?

И поняла: звать глупо. Скорее всего, его вместе с живыми захватили в плен.

– Где твоя мама? – спросила я ребёнка. Он не ответил, а лишь заскулили ещё тревожнее.

– Тихо! Тихо! – приказала я, оттаскивая ребёнка подальше от края рва.

Я открыла сумочку мёртвой женщины: там были документы, паспорт, какие-то салфетки и прочие мелочи. Затем подтащила к себе валяющийся рюкзак: в нём были тёплые вещи ребёнка, свитера, термос с чаем. Пакет с бутербродами. И таблетки, таблетки. Марля. Тряпки.

Ребёнка пришлось нести на руках. Он прильнул ко мне, трясясь и воя. Маленький, беззащитный. На его ладошке было написано: Костров Коля. Видимо, мать его опасаясь смерти, сделал надпись фломастером синего цвета. «Очень приятно, а я тётя Потя!» – усмехнулась я, неся Коленьку через лес. Темнело. Становилось непроглядно. И я поняла: надо заночевать где-нибудь в частном секторе, в крайнем домике. Потому, что на наше счастье показалась окраина города. Или деревня. Или село. Мне было всё равно…

До ограды было метров двести.

Двести…

Груз двести.

Шагов двести.

Травинок двести.

Меня качало от усталости. Коленька крепко заснул… И тут я увидела, что в плетёной люльке, на дереве сидит снайпер спиной ко мне и целится из автомата. Или ружья. Я не разбиралась в оружии.

– Ага, гад, по людям стреляет! Не даёт им выйти!

Я живенько присела на корточки. Подстелила куртку и положила на неё ребёнка. Стала наблюдать. Прошло минут двадцать или больше, а может меньше и вообще не двадцать, но снайпер вылез из люльки. Потянулся. Автомат прислонил к дереву и пошёл вперёд. Не знаю, может по нужде или так прогуляться перед сном. Но я, как ненормальная вскочила на ноги, рванулась вперёд, схватила автомат и нажала на курок. Точнее, всё было медленнее: я присмотрелась, куда пошёл снайпер, посчитала, сколько он сделал шагов. Подумала: сейчас иди никогда. Точнее высчитала свою скорость бега, и поняла – успею схватить в руки автомат. И успею выстрелить. Либо мы с Коленкой – либо он, это гад!

Вообще, я всего два раза стреляла в тире. И один раз в техникуме при сдаче норм ГТО, раньше были такие сказочные соревнования! Стреляла я хреново. Но помнила, как надо нажимать на курок, что бывает сила отдачи и синяки на плече. И ещё помнила странное выражение: калашом от живота. Мне такие противные вещи писал на фейсбуке русофоб сбежавший в Иллинойс.

– На, сука! Получай! За маму Коленьки! За похищенного Нестора. За русских! И против твоей жалкой гнусной русофобии хрен эмигрантский!