Он посмотрел на меня внимательнее, спасибо, что не сказал ничего больше, только улыбнулся и легонько толкнул в плечо.

– Как твои-то дела? – спросил я. – Иван уже знает о скором пополнении в вашей семье?

Платон смутился немного, качнул головой.

– Нет пока, Танюшка приезжала к нам перед отъездом, поговорить с ним, сказала не спешить сообщать ему, станет живот виден, всё сам поймёт, тогда и поговорить, но в первую очередь Кате, ведь она для него главный человек.

Мы не знали этого, не могли знать, о чём говорила Таня с маленьким сыном Платона. Она рассказала брату об этом позднее.

– Скажи, Ванюша, когда тебе покупают новую игрушку, ты полностью перестаёшь любить предыдущую?

– Конечно, нет – просто новая она другая, а любимая остаётся на своём месте.

– Ну тогда, если у мамы родится ещё ребёнок ты не будешь думать, что она стала тебя меньше любить?

– А маме нужен ещё ребёнок? Разве ей мало меня одного?

– Возможно, это тебе скоро станет мало, что ты только один?

Ваня посмотрел на неё.

– Ты так думаешь? Но ведь сейчас она любит только меня, а станет любить этого нового ребёнка.

– Ну, если даже ты не перестаёшь любить свои игрушки, когда появляются новые, то как же мама может начать любить тебя меньше? Наоборот, она станет любить тебя только ещё больше, потому что ты взрослый и с тобой уже интересно и весело и не надо тебе мыть попу и кормить с ложечки. А уж если ты маме хоть в чём-то поможешь, то станешь не только в её глазах, но и в собственных настоящий взрослый мужчина.

Ваня долго смотрел на тётку, думая, потом спросил:

– А я хочу быть взрослым?

– Не знаю, Ванюша, подумай сам и скажи мне. Главное знай, мама тебя любит, и будет любить взрослый ты или ребёнок, хороший или плохой. Но ещё она может тобой гордиться.

– Гордиться?.. – нахмурился Ваня. – А сейчас не гордиться?

– Чем больше у мамы поводов гордиться тобой, тем она счастливее.

Вот тут Ваня просиял.

– А я думал, она только от дяди Платона счастливее.

– Почему?

– Она… так улыбается, когда смотрит на него… – сказал Ваня немного грустно, опустив глаза.

– А как ты думаешь, Ванюшка, это хорошо, когда мама улыбается? Как ты думаешь, что это значит? То, что она счастлива?

– Наверное…хорошо, – сказал Ваня с сомнением. – Но раньше мама любила только меня.

Тогда Таня обняла его и сказала:

– Ваня, если что-то не происходит у нас перед глазами, или мы чего-то не замечаем, вовсе не значит, что этого не происходит вообще. Скажи, только честно, и не сейчас и не мне, а самому себе, это хорошо, что мама всё больше улыбается? Тебе самому хорошо от этого?

Ваня улыбнулся.

– Конечно, хорошо, только… я сомневаюсь, Таня, она меня любит так же или… меньше, чем его… Платона? Вот раньше, когда мы жили с папой, я знал, что больше, что она любит только меня, а папу немножко… а теперь сомневаюсь.

– Не сомневайся, милый, – Таня поцеловала племянника в макушку.

Никто не слышал этого разговора, как и многих разговоров между ними, а у них были секреты ото всех, например, только Таня знала, кто из девочек ему нравится в классе, с кем из ребят он дружит, а с кем – нет и почему. Она знала о его увлечениях и разбиралась в них, подшучивала над его покемонами и томагочи, зато книги им нравились одинаковые: фантастика, приключения и детективы.

Я не знал бы этого всего, если бы мне не рассказал об этом Платон сегодня в порыве откровенности и беспокойства за сына, с которым ему было и легко и сложно.

Но если Платону было и легко и сложно, то у меня всё было значительно сложнее и мрачнее. В апреле состоялся суд, к счастью родительских прав меня не лишили всё же, ограничение сняли, но потребовали пройти курс у психолога, а после несколько комиссий, которые решат, можно ли мне встречаться с моими детьми или нет.

Странно, я не ждал их появления на свет, не хотел, но когда они родились, я понял, что люблю их, маленьких и зависимых от меня, и любящих меня. Самый мой большой грех в том, что я не любил их мать и жалею, что именно она родила их, и его мне никогда не искупить.

Я очень хорошо помню, что я чувствовал, когда Таня была беременна, когда она позволила мне потрогать шевелящегося в её животе ребёнка. И это было необыкновенное счастливое единение с ней, хотя в тот момент я даже не думал, что я люблю её. А вот с Альбиной я не испытал ни одного подобного необыкновенного момента. Напротив, меня пугало то, что происходило в ней. А когда дети родились, это получилось как сюрприз, будто они вообще не имели отношения к ней. Вот странная в моём мозгу получилась сепарация. Альбина отдельно и все мои грехи и преступления по отношению к ней тоже были отдельными от наших с ней детей. Но она всеми силами старалась втянуть их между нами. И ей это удаётся. Она отлично разобралась во мне за те годы, что мы были рядом, и понимала, что дети – единственное, чем она может по-настоящему уязвить меня. Поэтому действовала рассчитано и холодно, без сомнений. И без капли жалости, и Бог с ним, если только ко мне, но к детям…