— Это…

— Да, это боди, — подтверждает мама, хотя, смотря на трогательную надпись «я люблю маму и папу» поверх голубого цвета, я и так отлично осознаю, что именно передо мной. Вслед за ним я обнаруживаю ещё несколько таких же вещей, но уже других расцветок, а также пинетки, ползунки и чепчики, и даже тёплую одежду. Всё это такое крохотное, что делает ситуацию вроде как страшной, потому что говорит о размерах ребёнка лучше любого снимка, и погружает меня в почти священный трепет на грани благоговения перед тем, что ещё только будет. — Это на первое время. Чтобы поехать в роддом, этих вещей должно хватить. А потом купим ещё.

Я хочу сказать, что мы с Лив могли бы и сами подготовиться к появлению на свет нашего сына, особенно учитывая, что впереди ещё целый месяц, но выбираю формулировку, не звучащую столь категорично и неблагодарно, учитывая, что я истинно признателен и растроган:

— Ты не была обязана, мам.

— Я знаю, милый. Знаю, что ты способен сделать всё сам, но я не смогла удержаться.

— Спасибо, мама. Спасибо вам всем.

Это исходит от самого сердца, и по приезду домой я хочу первым делом показать всю эту маленькую одёжку Лив, чтобы заранее нервничать из-за того, как не испугаться и взять ребёнка на руки, вместе с ней. Но, невзирая на свет, включённый повсюду в достаточном количестве, её нигде не видно. Я уже начинаю паниковать, когда замечаю приоткрытую дверь в детскую комнату и тут же, не медля более ни секунды, переступаю через порог. Пропажа находится сидящей в светлом кресле, стоящем между кроваткой и окном, и, услышав звук моего вторжения, поднимает на меня свои изумительные и о чём-то задумавшиеся глаза. Моё сердце ухает куда-то вниз, когда я различаю, что именно находится в руках, держащих на коленях знакомую мне рамку. Она лежала в этой самой комнате в одном из верхних ящиков комода, но, должно быть, Лив провела здесь достаточное количество времени.

— Где ты это взял? Это ведь…

— То фото, которое ты хотела, чтобы тот фотограф удалил, да.

— Ты говоришь мне, что он этого не сделал?

— Сделал, но прежде я его купил. Чтобы, если ты уйдёшь, у меня остался хотя бы один единственный снимок, доказывающий, что всё это не было сном. Чтобы я мог показать его нашему сыну, когда придёт время. Чтобы он знал, что его мама где-то да есть, — я подхожу к ней и присаживаюсь перед креслом с букетом из двадцати пяти красных роз в руках и большой коробкой конфет, нервничающий до предела, ведь это совсем не то, что мне привычно. От соответствующего ощущения внутри что-то бесконечно крутится и вращается. — Кроме вас двоих, мне никто не нужен, и тебе не надо меня ревновать. Ни к кому на свете. Я никуда не денусь, Лив. Придётся тебе терпеть меня до конца жизни. Ты скажешь хоть что-нибудь? — она лишь смотрит на меня так, будто видит впервые в своей жизни, а до этого момента мы никогда не встречались. Когда мысленно я уже почти начинаю ругать Лилиан и её наивные советы, Оливия вдруг склоняется ко мне и утыкается лбом в моё правое плечо, что побуждает мою свободную левую руку к действиям и к отдающему тревогой прикосновению к спине. — Эй, ты чего? Я сделал что-то не так?

— Нет. Нет, всё в порядке, — Лив качает головой по-прежнему близ моей шеи и спустя пару мгновений шепчет в неё то, что выбивает почву у меня из-под ног. — Просто я… просто я люблю тебя, Дерек.

Кончики её пальцев обводят внешние контуры моей правой ладони, лежащей на животе, двигаясь поверх кожи безостановочно, но нежно. Я могу видеть активность, даже невзирая на ткань толстовки, то, как мой собственный сын перемещается внутри внезапно ставшего казаться маленьким и хрупким тела. От осознания этого мне становится… Меня охватывает почти озноб и тошнота. Вдыхать запах волос любимого человека и чувствовать вашего общего ребёнка… Выходит, это, возможно, далеко не всегда лишь восторг и незнакомые прежде ощущения небывалого счастья. Я фактически пугаюсь, находясь вот так близко и невольно смотря на Лив новым взглядом. Достаточно ли она вообще сильна? Помимо того, что грядущее мы представляем себе совсем плохо, вдруг у неё слабый организм, или слишком маленький вес, или есть что-то ещё, о чём мы не знаем? Что-то, что не станет известным, пока не наступит тот самый момент? Последствия эмоциональных стрессов? Несовершенство тела? Или какой-нибудь порок у ребёнка, который упустила и не увидела даже самая современная аппаратура?

Мне кажется, моя рука вся потеет, пока наш сын ёрзает под ней, иногда ощутимо ударяя изнутри. Я больше чувствую, чем вижу, как Лив несколько напрягается и сжимается от очередного толчка, при этом вздрагивая около моей левой руки, вытянутой вдоль спинки дивана, и прикасаясь ко мне лишь сильнее.

— Всё в порядке?

— Да. Да. Просто, скорее всего, ему там уже очень тесно. Не то чтобы я много об этом знаю, но… И мне кажется, что… — Лив касается моей рубашки в вырезе, образованном двумя расстёгнутыми пуговицами, с почти нечитаемым выражением лица и подрагивающим видом. Мои размышления касаются лишь того, что я, возможно, должен сказать ей, что, что бы она ни чувствовала, это, конечно, важно, но не настолько, чтобы переживать о моих реакциях или действиях. Что я в любом случае буду рядом, и что мы справимся со всем вместе. Как любая увеличивающаяся семья, в которой любят и чтят друг друга. Теперь, когда я знаю это, мне ещё больше хочется не столько ущипнуть себя, сколько того, что у нас было. Наверное, даже спросить насчёт брака, того, согласится ли она снова стать моей женой и моим всем. Но это слишком быстро. Сейчас не время. Мой разум понимает это гораздо лучше жаждущего сердца. — Я почти уверена, что напугана, Дерек. Та женщина, которой я была, которая говорила, что хочет выбраться максимально безболезненно… Она всё ещё есть где-то внутри меня. Вдруг она тебя подведёт?

— Это не самый подходящий разговор сейчас.

Совсем скоро уже полночь, и я не хочу создавать напряжение в новогоднюю ночь. Не хочу говорить, что и сам не то, чтобы не доверяю, но также нервничаю не меньше, а то и больше, когда одно накладывается на другое. Эти мысли просто становятся словно одним целым, начисто теряя первоначально имевшуюся разницу и стирая неуловимые грани.

— Почему нет?

— Потому что я чувствую панику, — на автомате убирая руку от живота с его периодически появляющимися неровностями то тут, то там, я провожу ею по острой коленке Лив, попадающейся на пути, и обнаруживаю лишь усиливающееся переживание в ответ на собственную неспособность всё-таки промолчать. — Ты не готова, но и я тоже не готов. Вдруг меня не будет дома, или вдруг мы вообще окажемся на выездных играх? Не быть с тобой… Я этого не выдержу. Узнавать всё через кого-то это ведь далеко не то же самое. В феврале у нас мало игр, и ещё меньше их в гостях, и вообще он для всех команд довольно свободный. Но что, если я едва улечу на игру восьмого числа, и всё начнётся?

— Ну тогда мы что-нибудь придумаем. Я позвоню маме или Дениз.

— Дениз? — я несколько обескуражен тем, что услышал это имя, и ощущением упущенных вещей, но если подумать, то в случае моего отсутствия это может стать наиболее удачным и выигрышным вариантом. Ведь кто, как не Дениз, знает, через что нам придётся пройти, и при этом, в отличие от Мэриан, не будет сильно сюсюкать с Лив. Чувство излишней заботы и чрезмерного внимания, наполненного суетой и явной тревогой в сочетании с беспокойством, вероятно, лишь всё ухудшит. Усилит все эмоции и возможный страх. Не уверен, что ей захочется действительно особенного отношения даже в такой момент.

— Мне было спокойно с ней тогда.

— Правда?

— Ты говорил, что у меня нет друзей, и это ведь правда, — она придвигается ближе ко мне и обвивает своей правой рукой мою ставшую неожиданно чувствительной и восприимчивой шею, реагирующую на этот физический контакт мурашками в каждой клеточке откликнувшейся кожи. — И она тоже не подруга, но если не ты, то может быть…

— Давай пока не будем об этом говорить? Мне не хочется думать, что это, возможно, потребуется.

Это сведёт меня с ума, сделает слабым и неизбежно отразится на тех, кто в тот момент окажется рядом со мной. Это будет ужасно и нестерпимо. Я надеюсь, этого не произойдёт. Что всё случится ровно тогда, когда должно, и в моём присутствии. Расстояние иногда губительно, пагубно и отвратительно.