— …не звонил, и я сама номер гостиница нашла, ваши фамилии администраторше назвала, она замялась, что беспокоить постояльцев не будет, и шёпотом рассказала, что один привёл гостью. Я думала опять переговоры, а потом Паша позвонил, по голосу слышно, что выпивший. Я спросила, что там за гостья, если вы уже сделку отметили, вот он тебе и сдал случайно.

— Не с чем ему было меня сдавать, это его гостья была. Паша с этой мамзелью быстро контакт наладил, но у неё то ли муж, то ли ребёнок дома, поэтому они в гостинице нашей уединялись, — вместо того чтобы брызгая слюной отнекиваться или клясться в вечной верности своей благоверной, как должен делать каждый уважающий себя неверный муж, с сочувствием сказал Оксане Иван Владимирович.

И пока его жена закатывала глаза, уже привыкшая к этой блестящей игре в невинность, их подруга хмурила лоб, беззвучно шевелила губами, а потом хлопнула ладонью по столу.

— Вот же дура наивная! — повторила данный себе же диагноз мама Олеси. — Я ведь когда про женщину услышала, сразу подумала на тебя, ведь Паша же меня точно любит и с нами так не поступит. И когда он позвонил, я сама заговорила, что тебя с гостьей видели. Получается, ему только подтвердить оставалось? — сопоставила данные она, разом побледнев. — Наташ, Вань, простите меня! Я не со зла, я бы никогда вам вредить не стала! Я же… Вы же для меня, для нас с Лесей столько…

Наталья потянулась к Оксане, которую стало трясти от прозрения и переизбытка чувства вины. Физически женщина всё также сидела между рядом с мужем и подругой, обнимая последнюю за плечи и повторяя утешающее:

— Ну-ну, хватит. Сто лет прошло, у нас у всех всё хорошо, чего сейчас слёзы лить. Хватит в этом копаться.

А внутри её разрывало от противоречивых мыслей и эмоций. То, как легко Оксана повелась на объяснение Вани, можно было бы списать на её доверчивость. Но этой же самой доверчивостью и слепым обожанием тогда ещё мужа можно объяснить её вывод, что с женщиной в номере был Иван, а не ушлый Пашка. Неужели, всё было именно так?

— …вольготно живётся. Одну бы я Олесю не оставила, пришлось бы вернуться, её то в деревню не потащить, а благодаря вам, она в городе не сирота, — вещала успокоившаяся подруга, а муж кивал и со слоновьим спокойствием жевал бутерброд.

«Не зря после жемчужной свадьбы на зубы потратились, а не на праздник и отдых, — проскользнуло у Натальи Васильевны, а потом она снова потерялась в каше из скепсиса, злости, неверия и беспомощности.

Женщина уже не помнила жизнь без мужа. Были какие-то фрагменты из детства: лица бабушек, речи родителей, клички одноклассников, страх перед учителями и экзаменами, но именно своя жизнь с радостями и трудностями, решениями и поворотами — рядом всегда был Иван. И последние двадцать восемь лет этой жизни она жила со знанием, что он один раз оступился, закрутил шашни с незнакомкой, съездив в командировку в город нечистоплотности и обмана, откуда позже приехала Васина Даша.

Время залечило боль от измены, обида забылась, поэтому ворчала и ругала мужа Наталья для порядка, провинился — заслужил наказание и должен получать. И это прощение, которое она подарила оступившемуся мужу, ради сохранения семьи, ради дочери и на тот момент ещё не рождённого, но уже любимого второго ребёнка, повлияло на её личность. Она гордилась им, как гордятся золотыми медалями, гениальными детьми или подвигами. Нельзя сказать, что женщина положила себя на жертвенный алтарь, ведь любить мужа она никогда не переставала, и семейная жизнь их была счастливой, но измена и прощение отразились на её отношении ко всему вокруг: к взгляду на мир и взаимоотношения, к себе, к мужу и даже к детям.

И теперь она вот так просто должна поверить, что Оксана ошиблась, а Пашка её обдурил, оболгав друга? И принять новую реальность, где Ваня, учитывая незаслуженные обвинения и её издёвки, практически святой, а сама Наталья Васильевна мегера, мотающая ему нервы почём зря больше четверти века?

— Чего притихла? Устала? — спросил Иван Владимирович. Он через окно в зале проследил за тем, что Оксана благополучно села в такси, прихватив со стола салатник и плоское блюдо, вошёл в кухню и обнаружил сидящую в темноте жену, которая своим действием, а точнее бездействием нарушала свою же традицию браться за посуду, как только гости встали из-за стола. — Давление мерила?

— Всё со мной нормально.

Мужчина будет слышать это всю неделю и с каждым разом всё больше подозревать, что с женой что-то не так, но в этот вечер он спокойно принял её ответ, так как в данный момент его занимал другой вопрос.

— Вот если бы Ларчик забеременела, нам бы она всё рассказала об отце?

— Она бы нам ещё до беременности о нём рассказала и познакомила! — вмиг оживилась Наталья Васильевна. — Лариса у нас с головой на плечах, а Олеся в Оксану пошла, больно мягкая и доверчивая. Наверное, поверила не тому, а теперь стыдиться.

— Кого стыдиться?

— Наркомана, игромана, алкоголика или женатого, — навскидку без интереса бросила женщина, скинув оцепенение и вспомнив о посуде. Сейчас ей и без чужой беременности было о чём поразмыслить.

У неё тут реальность переворачивается, а Олеся ей пусть и как родная, но не дочка, внука или внучку не носит.

В понедельник утром на уже одетого и готового к выходу Васю запрыгнула жена, обхватив руками шею, повисла на нём и с придыханием шепнула в ухо.