…

— Парни, вы это слышали?

— Кажется, женский крик.

— Ну да. Только очень далеко.

Фату довольно засмеялся:

— Ну так я же говорил, что в Кузню приезжают и девки.

Другой голос, совсем без смеха добавил:

— Радости-то. Думаешь, почему она орала?

Смех Фату сразу стих. Я глотнул затхлой воды и умостился на лежанку. Поспать немного, пока не появились тени.

…

Проснулся я от жуткого крика, кто-то орал, срывая горло, орал так, словно с него наживую снимали кожу или вырезали куски мяса. Орал совсем рядом.

Крик бился о стены тоннеля, заполнял камеры, дробился эхом, становясь от этого только страшней. И длился, длился и длился, словно в груди несчастного был нескончаемый запас воздуха.

Когда крик наконец захлебнулся странным клокочущим хрипом, от которого дыбом встала шкура на спине, раздался срывающийся голос:

— Пересчитаемся.

Кто-то огрызнулся:

— Толку? И так ясно что случилось. Думаешь, он сейчас откликнется: «Парни, да я пошутил»? Утром вытащат тело, тогда и убедишься.

— Я сказал, пересчитаемся!

Некоторое время в тишине тьмы я слышал только тихое хрипение своих теней, затем раздался глухой голос:

— Первый. Фату.

— Второй. Адан.

— Третий…

И снова я оказался последним. Только на этот раз мой номер ещё сильней сдвинулся.

— Сорок шестой. Лиал.

В тишине я встряхнулся и встал. Я не знаю, почему умирают парни, но не хочу оказаться на их месте. Если есть шанс, что это случилось из-за их лени, то нужно ещё немного усилий. Пусть даже ноги уже и ослабели без еды, но осталось всего два дня. Всего два дня.

Я сумел продержаться эти дни. И не умер. Но к свету, щурясь и моргая, но упрямо поднимая глаза к небу и лучам Каразона, нас вышло всего сорок два человека. Во тьме пещер, в тюремных камерах, грязь и безысходность которых замаскировали словами «уединённые тренировки», погибло одиннадцать человек. Кто-то умер в тишине, кто-то с криками и проклятьями. Один и вовсе истошно орал половину дня от боли, разрывавшей его тело изнутри, умолял наставников убить его.

Они всегда были рядом, мы знали. Слышали их шаги, когда они вытаскивали тела мёртвых. А я ещё и отчётливо видел их, когда они проходили мимо моей камеры, ведь темнота мне не была помехой. Но они молчали на наши вопросы, молчали на наши проклятья, молчали, когда мы умирали. И не выполнили мольбу того парня.

Сегодня они не скрывались. Стояли полукругом, словно отделяя от нас мир леса, света и жизни.

Мы замерли на самом краю тьмы и смерти, в шаге от падающих снаружи лучей солнца.

Глебол негромко заметил:

— Не стоит бояться. Самая сложная часть перековки позади. Больше никто не умрёт. И, конечно, мы не собираемся вас убивать.

Я до боли сцепил зубы, сдерживая рвущиеся из меня слова.

А кто-то этого делать не стал.

— Твари!

Мимо меня промелькнула тень, скользнула к одному из наставников. Только затем, чтобы тут же отлететь назад и скорчиться от боли под нашими ногами.

Глебол же невозмутимо заметил:

— Вас опалило жаром горна, но разве это превратило вас в сталь? Вам ещё предстоит испытать на себе молот кузнеца.

Вперёд, на свет шагнул ещё один из нас. Повёл плечами, глухо процедил:

— Меня уже тошнит от ваших красивостей, старший наставник Глебол. Скажите, мы и впрямь можем стать равными по крови первенцам наших Домов? Великими паладинами?

Я узнал его по голосу. Адалио, сын владетеля Тенебро. Тот, что в темноте хотел меч. Тот, что каждый раз требовал пересчитаться.

Глебол оправил на себе шёлковые одежды, переспросил:

— Меня недостаточно в качестве доказательства? Нет? Тогда попробуйте вспомнить, какие из Домов внезапно усиливались или сохраняли свои позиции после гибели владетелей или наследников.

Помедлив, Адалио кивнул:

— Хороший ответ. Ещё бы я интересовался такими вещами.

Кто-то за моей спиной не выдержал и выкрикнул:

— Так это потому, что в центральных землях народу больше, чем у нас на том же севере. Со стольки-то молитв Хранителям, чего бы не проводить столько посвящений?

Я невольно обернулся. Кто это говорит за север? Не припомню его в нашем союзе. Неужто это последний из шести?

Глебол возразил:

— На побережье народу не меньше, но что-то у них Великих паладинов не больше, чем на севере.

— Так они всю силу алтарей тратят на адептов. Снабжают ими полкоролевства, тратят силу Хранителей и молитв на чернь. Виданное ли дело, кузнец, что получил силу Хранителей! Для этого ли Предок оставила их защищать наше королевство?

При этих словах я словно вернулся домой. Что-то подобное не раз говорил матушке отец о набирающих силу адептов внешних техник. Правда, он ничего не говорил о черни. Просто потому, что это неправда.