Фру Юленшерна не ответила: адмирал становился несдержанным. Впрочем, она его извиняла - поход был нелегким.

– Не более чем через час здесь соберется все лучшее общество эскадры!
– сказал шаутбенахт, поднимаясь.
– Мне надо отдохнуть. Я чувствую себя не слишком хорошо...

Оставшись одна, фру Маргрет позвонила в колокольчик и велела Якобу накрыть к ужину. Якоб ушел. Камеристка-негритянка принесла черное платье с жемчужным шитьем. Одеваясь, фру говорила:

– Бог мой, какая скука. На редкость скучно! Все эти офицеры - грубияны и пьяницы, от них решительно нечего ждать. Дать им волю - они только бы и делали, что пили. А полковник Джеймс просто старая развалина. Он красит щеки и чернит брови. К тому же он, кажется, еще и трусоват...

Камеристка нечаянно слишком сильно затянула шнурок корсажа, фру Юленшерна ущипнула ее розовыми ногтями, сказала капризно:

– Туго!

В дверь постучали.

– Кто это?
– спросила Маргрет.

– Это мы, рабы фру Юленшерны!
– произнес голос артиллериста Пломгрэна.

– Разве уже миновал целый час?
– спросила фру Маргрет.

– Для меня миновал год!
– воскликнул из-за двери артиллерист.

– Более, чем год!
– подтвердил Морат.

– Прошло целое столетие!
– голосом умирающего произнес галантный Бремс.

Одевшись, она позволила войти. Они поклонились очень низко и сели у клавесина - настраивать свои лютни. Фру Юленшерна у зеркала надевала браслеты.

– Что мы сегодня празднуем?
– шепотом спросил Улоф Бремс.

– Вероятно, мы будем поминать тех четырех матросов!
– также шепотом ответил Пломгрэн.
– А может быть, и себя самих... Наши дела идут не слишком хорошо...

– Одно я знаю теперь твердо, - произнес чуть слышно Юхан Морат. Когда состарюсь - сам сатана не заставит меня жениться на молодой!

Он засмеялся и, тронув струны лютни, запел:

Гонит ветер корабль в океане,

Боже, душу помилуй мою...

3. СТОРГОВАЛИСЬ

В канатном ящике было душно, пахло пенькою, крысами, которые бесстрашно дрались и пищали под ногами. Слева, за переборкой, грубыми голосами разговаривали матросы, один ругался, другой его усмирял, потом послышался смех, стук костей.

– По-шведски говорят?
– спросил Рябов Митеньку.

– По-разному!
– сказал Митенька.
– Один по-шведски, а другой англичанин. И еще один - голландец, что ли...

– Всякой твари по паре!
– усмехнулся Рябов.

Они опять замолчали надолго. Митенька задремал, вздрагивая во сне, шепча какие-то слова. Рябов думал. Две крысы с писком пробежали по его ноге, он вздрогнул, вновь задумался. Было слышно, как матросы воющими голосами затянули песню. Митенька совсем проснулся, сел на бухте каната, спросил:

– Что ж теперь будет, дядечка?

– А то, брат, будет, что зря ты со мной увязался.

– Не зря!
– упрямо возразил Митенька.
– Вы завсегда со мною в море хаживали, вот живым и возвращались. А пошли бы без меня - значит, худо...

Кормщик засмеялся, потрепал Митеньку по плечу.

– Молодец! По-твоему, выходит, что раз ты со мной - лиха нам не ждать...

Помолчали.

– А корабль большой!
– сказал Митенька.
– И другие тоже большие. Я все разглядел...

Рябов не ответил.

– Дядечка!
– негромко позвал Митенька.

– Ну, дядечка?

– Я про то, дядечка, - для чего мы в море-то пошли?

– Я пошел, а ты за мной увязался!
– ответил Рябов наставительно. Выследил и увязался. Кто тебя звал? Ну-ка, скажи-ка, звал я тебя? Теперь вот на себя и пеняй!

– Дядечка, а для чего мы паруса сбросили? Может, и убегли бы от шведа?

– Да ведь они из пушки палили?

– Во-она! Палили, да не попали.

– Еще бы пальнули и попали.

– Не так-то просто...

– Просто, не просто!
– с досадой сказал Рябов.
– Все тебе рассуждать. Попались - значит, сиди теперь да помалкивай...

Под ногами вновь завозились крысы. Митенька вздрогнул, забрался повыше на канаты, оттуда спросил:

– Дядечка, а книжку теперь мне не отдадут?

Рябов усмехнулся:

– О чем вспомнил! О книжке! Еще как живыми отсюда вынемся...

– Мне без той книжки и не возвернуться в Архангельск!
– вздохнул Митрий.
– Иевлев Сильвестр Петрович дал; береги, говорит, пуще живота да учи денно и нощно, тогда пошлю тебя в навигацкое, на Москву...

– Далеко нам с тобою нынче, парень, до Москвы!
– невесело сказал кормщик.
– Дальше, чем с Груманта.

– Повесят нас?
– быстро спросил Митенька.

– Ну, вот уж и повесят...