В назначенный день в передней управления сидели двое: маленький невзрачный молодой человек, с птичьей запуганной физиономией, и рослый, бородатый мужчина, с апломбом говоривший, с апломбом двигавшийся.

– - Господа, пожалуйте к управляющему!
– - заявилим чиновник, и через пять минут оба стояли перед управляющим дорогою.

– -~ Господин Ловитвин,-- обратился он к бородатому,-- я вас назначаю помощником счетовода, а вас, гссподин Корпелкин, в статистику, на тридцать пять рублей в месяц. Прошу служить аккуратно, быть исправным!

– - Господин управляющий, мне обещали...

Но управляющий взглянул в лицо Корпелкина, как-то презрительно улыбнулся вместо ответа, повернулся спиной и вышел...

Богато и весело справлял свои именины секретарь Станислав Францевич Пульский его просторная чистенькая квартирка была переполнена гостями. Две комнаты были заняты карточными столами, СТ которых "винтили" и "стучали" чиновники посолиднее, а молодежь отплясывала в зале. Два железно-орояшых сторожа обносили барышень фруктами и чаем.

Станислав Францевич не жалел угощенья... Да и жалеть-то нельзя было: на вечерах этих он лицом показывал свой товар, трех дочерей: Клементину, Марию и Цецилию. Старшей было двадцать два года, младшей -- восемнадцать лет.

Веселились все, танцевали... Только в углу, как "мрачный демон, дух изгнанья", сидел Корпелкин, не отрывая глаз от Клементины, в которую был влюблен и уже считался женихом ее...

А смущал его армейский подпоручик, не отходивший от Климочки, как мысленно называл ее Корпелкин, и танцевавший с ней все танцы. Она тоже умильно нежничала с военным и только раз, да и то как-то презрительно, как показалось Корпелкину, взглянула в тот угол, где сидел страдалец.

Клементина Станиславовна! Позвольте вас просить на тур вальса!
– как-то робко заявил ей, наконец, Корпелкин, улучив минуту, когда она, усталая после кадрили, сидела в углу и обмахивалась батистовым платком.

Видите, я...-- начала было она, но подлетевший подпоручик выручил ее.

Клементина Станиславовна, позвольте... Да. с удовольствием,-- не дала договорить Кли-мочка, и новая пара закружилась по зале.

пи слова более не сказал Корпелкин; пробравшись отихояьку в переднюю, он оделся и ушел домой.

*

Вася, слышал? Станислав Францевич дочь вчера сватал!
– - на другой день в конторе заявил ему товарищ Колушкин.

Вчера?!

Да, и шампанское пили! Клементину Станисла.Свсвну, за офицера, что с ней танцевал.

Как? Что? За этого офицера?.. Ты не шутишь?Нет?..

Да вот хоть самого спроси. Что за шутки, и свадьба в ноябре назначена...

Свадьба?.. Нет, этого не может быть... что ты... нет!..

Честное слово! Мы приглашены на свадьбу, уздневеста меня и в шафера выбрала...

Прошедший мимо управляющий прекратил дальнейший разговор.

*

Боже мой, боже мой!.. Что же это такое? Что я за несчастный такой?.. Ничего-то, ничего в жизни не удается мне!.. Наконец она!.. Она, по-видимому, интересовавшейяся мною, променяла меня на какого-то офицерика.. А ведь вместе росли... Еще в гимназии мечтали о нашем будущем счастии... И отец, определяя меня на службу к себе, намекал на это... И вдруг офицер этот... А чем я, спрашивается, хуже его? А вот нет, не везет... И наградой обошли... Когда директор назначал награды, призвал нас, посмотрел сначала на Ловитвина, потом на меня -- и назначил ему сто рублей, а мне тридцать... Отчего это? Так вот, не понравился что-то, а отчего --сам не придумаю... Отчего же в самом деле? И всегдадь так... Разве я меньше стою, чем другие? Работаю меньше?
– - вслух рассуждал Корпелкин, шлепая по грязи... Он то и дело оступался и попадал в лужи, но незамечал ничего и рассуждал сам с собою до тех пор,пока не наткнулся на церковную ограду. Церковь была освещена ярко. У подъезда стояли богатые кареты Сквозь раскрытые форточки окон неслось "Исайя ликуй".

Пойти хоть на чужое счастье посмотреть, если свое не удается.

В церкви была толпа, давка.

Куда лезешь,-- остановил его околоточный.

В церковь!
– - ответил он.

Говорят, нельзя...-- И его кто-то вытолкнул изцеркви...

"Приидите все несчастные и обрящете здесь покой>( написал какой-то местный юморист-завсегда

ай на почерневших дверях погребка красным карандашом. Надпись эта существует, полустершаяся, неразборчивая, давно, ее все обитатели погребка знают наизусть.

Погребок этот замечательный. Он стоит в укромном уголке бойкой, оживленной ночью и днем разгульной улицы, и в него не заглядывает всевидящее око полиции.

В погребке особая жизнь, гармонирующая с обстановкой.

Прямо от входа, в первой комнате, стоит буфет, сзади которого на полках красуется коллекция вин и водок. На буфете горой поднялся бочонок и стоят на подносе стаканчики, так как погребок, вопреки существующим законам, по неисповедимой воле судеб, доказывающей, что нет правил без исключений, торгует круглые сутки распивочно и навынос... Снаружи все прилично, сравнительно чисто. За буфетом стоит солидный, со степенной бородой буфетчик, бесстрастно, никогда не изменяя своей холодной физиономии, смотрящий на окружающее.