— Не скажу, что мне очень уж хорошо, но таблетка для гаишников.

Официант принес счет и удалился с подаренными мне цветами. Заметив мой удивленный взгляд, Максим сказал:

— Он их упакует. Я хочу, чтобы вы взяли их с собой.

— С удовольствием. Спасибо.

Выходя из зала, он с улыбкой кивнул подруге жены. Та в ответ загадочно улыбнулась.

Когда мы уже сели в машину, он вдруг расхохотался.

— Почему вы смеетесь?

— Маша, нас сегодня прервали почти на том же самом месте, что и вчера. Знаете, что это значит?

— Что нам не стоит и пытаться сойти с этого места?

— Отнюдь! Просто Бог любит троицу, и потому обязательно в следующий раз опять случится что-то подобное. Но зато потом…

— Что будет потом?

— Потом уж все будет как надо! Только следует поскорее разделаться с этим окаянным третьим разом. Давайте встретимся завтра!

— Завтра?

— Да, завтра! Ох, черт, я забыл! Завтра день рождения сына! Машенька, я позвоню, ладно?

Он довез меня до подъезда.

— Как не хочется прощаться, Маша.

— Мало ли что не хочется! Сегодня вам следует вернуться пораньше. Чтобы не возникло никаких подозрений!

— Не надо об этом думать. Маша. Это мои проблемы!

— Ах да, простите! Всего хорошего, Максим! Спасибо за цветы!

Я выскочила из машины и, чуть не плача, вбежала в подъезд. Но привычка есть привычка, и я открыла почтовый ящик. Оттуда выпала записка: «Машенька, я все поняла! И уехала к Лизе! Прости за все! Твоя Белла». Вот тут я дала волю слезам. Стояла в подъезде и рыдала, как дура. Но вдруг услышала, что кто-то входит, и шагнула к лифту.

— Маша!

Я резко обернулась.

— Маша, ты плачешь? Из-за меня, да? Маша, милая моя!

Он схватил меня, прижал к себе, потом отстранился немного и стал целовать, куда попало, в глаза, в нос, в щеку.

— Почему ты вернулся? — я первый раз сказала ему «ты».

— Не знаю… Мне показалось, что тебе плохо… И еще… захотелось попросить прощения… поцеловать… Не знаю! А что это у тебя в руках? — заметил он Белкину записку.

Я молча отдала ее ему.

— Маша! — закричал он. — Маша, какое счастье!

Я хотела спросить, не лучше ли ему вернуться домой, потом вспомнила, что это не мои проблемы, и нажала на кнопку лифта.

Он ушел только утром, сказал, что поедет прямо на работу. На лице его, усталом и осунувшемся, было написано такое счастье, что я засмеялась:

— Макс, погаси свет, а то все у тебя на работе догадаются, где ты был и что делал.

— Ну и пусть! Пусть лопнут от зависти!

С этим он удалился, а через десять минут позвонил из машины:

— Я хочу сказать… Я, кажется, люблю тебя! — И тут же отключил телефон.

Я была счастлива! Вот что значит полоса везения!

Но как бы то ни было, а работать надо, хочешь — не хочешь. Я, естественно, не хотела, но заставила себя сесть за машинку, прекрасно понимая, что скоро меня все равно прервут. Уж Белка с Лизой не преминут узнать, как мои дела. Да и Танька тоже. Однако первым позвонил Вырвизуб.

— Мария Никитична, дорогая, как ваше здоровье? — для начала осведомился он.

— Спасибо, Борис Евгеньевич, все хорошо. Кстати, я ведь не поблагодарила вас за чудные розы. Спасибо большое!

— Рад, что угодил вам. Мария Никитична, как наши дела?

— Идут, Борис Евгеньевич, идут полным ходом, надеюсь, что скоро закончу. Вот только надо будет еще все это перепечатать набело, я сама не успею.

— Не волнуйтесь об этом! Сдадите так, как есть, наши девочки отлично сами наберут текст, вы ведь не от руки пишете?

— Нет, я на машинке.

— И прекрасно.

— Но тогда… Тогда я могла бы уже отдать вам то, что я сделала, — ляпнула я и тут же раскаялась: мы ведь условились, что он мне заплатит, как только я представлю рукопись, а так я ему отдам…

— Нет, Мария Никитична, не стоит. На носу долгие праздники, а у вас всего один-единственный экземпляр, он легко может потеряться. Не стоит. Все равно раньше пятнадцатого января никакой нормальной работы не будет.

— Ну, к пятнадцатому я вообще все закончу! — обрадовалась я.

— Вот и чудесно! К шестнадцатому числу я приготовлю деньги, а вы рукопись! Договорились?