Все-таки не ошибся я ни с выбором места засады, ни с началом движения группы — вовремя мы зашли им в тыл!

Но, несмотря на первый успех, несколько секунд я напряженно вслушиваюсь в крики раненых и проклятия поганых, при этом случайно заметив на удалении справа движение лыжников Микулы. Сейчас самый важный вопрос — зацепили наши старшего вражеской полусотни, или нет?!

Проходит примерно минута изматывающего ожидания, за время которого сотня Кречета успела дать не менее четырех залпов по принявшимся отчаянно улепетывать ворогам — но предательский рев рога, способный предупредить тумену о грозящей опасности, так и не раздался. Молодцы наши ребята, внемлили моим предупреждениям, сумели вычленить наиболее плотную группу противника, держащуюся подле вожака, и ударили по ней первым залпом!

А значит, все идет по плану… Слава Богу!

Вскоре дело доходит и до нас: замерев на месте, оба десятка начинают расстреливать слишком медленно прыгающих (бегом это никак не назовешь!) по снегу мокшан. Я стараюсь наравне со всеми, справа помогают вои Микулы, а сзади врага догоняют на лыжах лучники Кречета! Обстрел не прекращается ни на мгновение — и очевидно, что столь быстрый расход стрел будет стоить нам очередной партии срезней…

Так оно и вышло — срезни считай, все подчистую остались в снегу и телах истребленной мокши, однако оно того стоило: прежде, чем разведчики поганых успели бы достигнуть цепочки моих воев или даже просто поравняться с ней, враг просто… кончился.

— Скорее, к реке! Надо постараться успеть!!!

…Несмотря на то, что большинство татарских тумен представляют собой целый конгломерат покоренных из половцев, хорезмийцев, туркменов, той же мокши, в каждом «дивизии» татар есть определенное число именно монголов. Прежде всего, это сотники и часть десятников, но помимо их — личная охрана чингизидов или нойонов, колеблющаяся от пятисот до тысячи гвардейцев-тургаудов! Есть они и в передовой тумене, в самом хвосте держатся плотной компактной группой — да собственно, вот они, как на ладони на льду реки, голубчики… Даже на марше облачались в свои приметные ламеллярные брони «худесуту хуяг» (что означает «прошитый панцирь») — кстати, возможно, именно из-за наших нападений. Иначе зачем им ходить в металле-то на морозе… Да и по лицам монголов довольно легко отличить от европеоидных половцев да мокшан! А при виде просторного, богато украшенного шатра, перевозимого на широкой повозке, что тянет десятка два быков, у меня прям сердце забилось радостно-радостно, часто-часто! Ведь не иначе, как ханский шатер — потому и посреди тургаудов следует!

— Стрелы перед собой в снег воткните. Но пока повозка с нами не поравняется, молчим, не высовываемся!

Минуты волнительного ожидания в очередной раз изматывают — но вместе с ним я испытываю и мрачное удовлетворение. Со слов единственного взятого с боя разведчика, головной тумен ведет чингизид Бури — даже не внук, а правнук Чингисхана. Не иначе, как на погибель себе ведет — а коли сегодня и уцелеет, Пронские леса запомнятся ему надолго…

— Приготовились.

Моя негромкая команда разносится по рядам воев, следуя к Кречету, в этот раз уступившему мне старшинство. Дождавшись, когда в центре отряда, укрывающегося за деревьями, упреждающе вскинет руку Микула, я легко встряхнул плечами, словно сбрасывая с себя лишнюю тяжесть — и неспешно выпрямившись, развернулся к реке левым боком, привычно расставив ноги на ширине плеч. Вскинув лук, одновременно с тем натягиваю тетиву с наложенной на нее стрелой с граненым наконечником… И прицеливаюсь к неспешно ползущему по льду Прони ханскому шатру, интуитивно выбрав нужное упреждение — чуть ниже и правее его остроконечной маковки.

— Давай!

Срывается в воздух моя стрела, полетев в сторону реки — а следом за ней из чащи, раскинувшейся на высоком берегу, вылетает смертоносный рой еще из полутора сотен «бронебойных»! Спустя всего секунду убийственный град врезался в плотную массу всадников, окруживших шатер — а стрелы моего десятка пробивают его полог!

Испуганные крики — и крики боли, зов о помощи и призывы защитить темника, рев и ржание лошадей… Все это в одно мгновение сливается в какой-то чудовищный гвалт, повисший над рекой! И только монголы принялись спешно перехватывать щиты из-за спин, стремясь защитить грудь, и только бросились верные нукеры к шатру, надеясь даже собственными телами закрыть чингизида — как в спину им ударил запл из полсотни арбалетных болтов, вылетевших из леса уже с противоположного берега!

А спустя всего удар сердца сверху на тургаудов обрушился уже второй заряд «оперенной смерти»…

Каждый из нас успел отправить в полет по три стрелы прежде, чем монголы успели закрыться щитами и ворваться в шатер. Но последовавший за ним страшный, испуганный вопль, в котором слилось и отчаяние, и гнев, и страх известил меня об успехе главной нашей миссии! Тратить остаток стрел, большинство которых вопьется уже в щиты, я признал нецелесообразным. И так на лед Прони пало уж точно не менее полутора сотен тургаудов! Правда, это считая потери и от обоих залпов арбалетчиков, но все же…

— Уходим! Уходим, быстрее!

Я прижал к губам собственный рог — и над рекой раздался его резкий звук, упреждающий ельчан, чтобы они отступали. Но думаю, его надолго запомнят и монголы — ибо голос рога был словно боевой клич! Клич, известивший врага, что ему не будет покоя на русской земле, и что справедливое воздаяние, смерть придет за любым из них — и в любой миг!

…При воспоминаниях о нападении на ханских телохранителей мои губы сами собой сложились в самодовольную улыбки. Да, ловко у нас получилось с убийством Бури и более полутора сотен отборных тургаудов! А уж какой резонанс это вызвало у поганых, ух! Да они теперь каждый кустик проверяют по пути, не то, что лесные массивы! В последних же на время движения тумены выставляется теперь полноценное оцепление вдоль реки — и это, безусловно, также тормозит врага. Причем проверяют уже оба берега Прони! Между тем, как позже выяснилось, в роковой для темника Бури день со стороны низкого берега, откуда вышли на позицию ельчане, враг даже не пытался провести разведку! Привыкли поганые, что ранее мы били по следующей по льду тумене именно с высокого…

Рядом на точно таком же еловом «ложе» заворочался Микула, вызвав невольную улыбку на моих губах. Северянин, дружище… Мы крепко сблизились с Микулой — сильным, смелым и одновременно с тем очень добрым, надежным и отзывчивым русичем, настоящим богатырем из былин. На него можно положиться как на самого себя — да нет, как кажется, даже на себя так не положишься! Ратник с лучшей стороны проявил себя в схватках, перехватывая управление боем в нужный момент и сражаясь с татарами с беспримерной отвагой — а в быту добродушный и улыбчивый ельчанин поддерживал меня даже тогда, когда я «косячил» по меркам других. Такое ощущение, что в этом мире я обрел родного старшего брата, коего у меня не было в настоящем — там-то я был единственным ребенком в семье…