— Как и тебя.

И снова он не успел подумать: схватил ее за предплечье и затащил в дом, а оказавшись в крошечной прихожей, придавил к стене, выстроив по обе стороны от ее головы неприступные баррикады рук.

На его удивление, она не стала брыкаться, отталкивать его и звать на помощь, она смотрела на него прямо и решительно, и в ее взгляде отчетливо читался запретный призыв.

Она стала совсем другой, ушла наивность, детская непосредственность и мягкость, словно никогда их и не было. Перед ним стояла новая Аглая — сильная, уверенная, и она новая притягивала его сейчас не меньше.

И за свою вспыхнувшую тягу к ней о себя сейчас проклинал.

— Чего ты добиваешься? — спросил он, не раскрывая карт.

— Я не поняла твой вопрос.

— Хочешь ты чего? — повторил он, перемещая быстрый взгляд по доступным взгляду частям ее лица и тела: глаза, ключицы, шея, рот.

Быстро облизал свои губы, ощущая уже знакомый каждому мужчине разгон тестостерона. — Ты позлить меня решила?

— Да не собиралась я тебя злить, снова считаешь себя центром вселенной.

Ее дыхание было глубоким, надсадным. Тоже быстро облизала губы, но уверенный взгляд от его пронизывающих глаз не отвела. — Я действительно хочу, чтобы ты оставил нас в покое.

— Чушь! — самоуверенно бросил он. — Хочешь сказать, что всю жизнь мечтала о деревенщине, который весит полторы тонны?

— А ты хотел бы услышать, что о тебе?

— Я хотел бы услышать правду.

— Валентин хороший и порядочный человек…

— И засыпая, ты думаешь о нем? — он наклонился к ее лицу, специально провоцируя на то, чтобы выдала свои истинные эмоции, но она оказалась на удивление стойкой.

— А кто тебе сказал, что мы не засыпаем с ним вместе?

Вот же зараза!

Он отпрянул, изо всех сдерживая нарастающее раздражение. На то, что сейчас она, а не он, оказалась более стойкой. Хотел вывести на эмоции ее, а в итоге вывелся на них сам.

Да как у тебя это получается, пигалица?

— Когда вернется моя дочь? — спросил он, специально сменив тему.

— Прекрати постоянно делать акцент на том, что она твоя.

— Но она же моя.

— Биологически. А по факту никто, она знать тебя не знала все эти годы.

— Благодаря тебе.

— Конечно, а как я должна была поступить? — разозлилась она, как и всякий раз, когда речь заходила о ее ребенке. — Я должна была рассказать ей, что где-то там, в Америке, топчет улицы Бродвея ее папочка? Что просто воспользовался ее мамой и… — осеклась, явно не желая развивать тему. — В общем все, Вишневский, пожалуйста, давай не будем. Просто уходи.

— Воспользовался ее мамой? — прищурив глаза, сразу же зацепился он. — То есть ты считаешь, что я тобой просто воспользовался? На жертву ты мало похожа.

— А тебе хотелось бы, чтобы я превратилась в ничто? — не сдавала позиций она. — Чтобы создала алтарь имени тебя, плакала ночами возле твоей фотографии?

Как бы грубо это не прозвучало, но да, первое время, преисполненный идиотской обиды, он хотел, чтобы она сильно пожалела о том, что сделала. Конечно, хотел. Хотел, чтобы помнила о нем и каждый божий день просыпаясь утром жалела о своем поступке. Ведь это она кинула его, сказав, дословно: "Я слишком долго тебя любила и перегорела. Ты стал моим первым, мечта исполнилась, пора придумывать другую, но уже без твоего участия".

Это были ее слова! Так какого черта она стоит сейчас и собирает какую-то чушь, что это он ей воспользовался?

Может, потому что это вообще в природе женщины обязательно найти крайнего, и обязательно "козла", на которого можно свалить все свои неурядицы?

Но вот загвоздка — по отношению к ней он как раз-таки козлом не был. Наверное, к ней единственной. Да он в Америку ее забрать с собой хотел! И забрал бы, сложись оно все иначе. Возможно, через два дня бы пожалел о своем решении, но получать образование можно было и не оставаясь вместе.

Отец вполне был в силах оплатить ее обучение и проживание, более того, наверняка был бы не против: ее отца, который когда-то ценой своей жизни спас жизнь ему, он очень уважал и был перед ним в долгу. Ее реальность могла бы быть сейчас совершенно другой, но она сама взяла все и испортила.

И еще вот так запросто обвиняет его в том, что это он ей воспользовался? Да она хотела той ночи не меньше его! Она знала, что делает. Тогда какого черта?

Он снова осмотрел ее с головы до ног, внешне не изменилась совсем, но взгляд, уверенность, которую она излучала, ее цинизм…

И что напрягало в этой ситуации его больше всего, она новая заводила его мозг не меньше не старой. И помятуя о прошлом он понимал, что это очень дерьмовый знак.

— А ты изменилась, — не смог не отметить. Возможно, даже с долей скрытого уважения. — Стала совсем другой.

— Учителя были хорошие.

— Избитая фраза.

— Как и ситуация.

Он бы обязательно уточнил, что именно она имела в виду, но в заднем кармане зазвонил телефон. Раздраженно вытащив аппарат, он надавил на кнопку вызова и, не сводя глаз с Аглаи процедил: