— Но зачем тогда…

— Вы человек, который обнаружил в Чучемле «золотой шар». А потому должны отличаться от других людей. Хочу знать, почему вы другой.

— Хотите сказать, что узнаете по энцефалограмме моего мозга? — удивился я.

— Да.

— Потом поделитесь результатами?

— Обязательно. Но не могу сказать, что скажу правду. Боюсь, что правда не принесет и мне, и вам выгоды, — усмехнулся Мозес.

— Почему?

— Многие знания — многие печали.

Я с сомнением пожал плечами.

— Лишних знаний не бывает.

Мозес рассмеялся.

— Когда я был маленьким, я тоже так думал. С вами, Панов, интересно разговаривать. Сходите к Каттерфилду и возвращайтесь. Когда освободитесь, мы продолжим.

Доктор Каттерфилд снял мою энцефалограмму и долго рассматривал ее, недовольно цокая языком.

— Все в порядке? — спросил я.

— Нет, — ответил Каттерфилд.

— Но я буду жить?

— Будете.

— Счастливо?

— Не могу этого исключить.

— Тогда я пойду. Мистер Мозес меня ждет.

— Я пойду вместе с вами.

Было бы странно, если бы я был против.

— Все в порядке? — спросил Мозес, когда мы вошли в его кабинет.

— Нет, — ответил Каттерфилд озабоченно. — У Панова нет Т-зубца.

— Подумаешь, новость. Это было и без ваших замеров понятно. Посмотрите на его вялую мускулатуру и слабые ножки.

— Но тогда я не понимаю, зачем он вам понадобился? Какой от него толк?

— Он еще нас удивит, поверьте моей интуиции, — сказал Мозес, не терпящим возражений голосом. — Главное, мы не должны ему мешать. Из него не получится сталкер, но утверждать, что для этого человека это очень полезное качество, я бы не стал.

— Вам виднее, хозяин.

— Да. Это так.

Итак, я узнал, что у меня нет Т-зубца. Каттерфилд посчитал, что это плохо, а Мозес — что нормально. Насколько я понял — это врожденное качество, и уколами или приемом таблеток его не разовьешь. Если есть Т-зубец, то он есть, если нет — то его нет. И с этим следует смириться. И продолжать жить дальше. Тем более, что я не знаю, что это такое, и зачем он нужен человеку.

— На чем мы остановились? — спросил Мозес. — Ах да, вы не верите, что многие знания приводят ко многим печалям.

— Было бы странно, если бы я считал по-другому. Мое дело — поставлять человечеству новые знания. И мне грустно, когда я не справляюсь со своей работой. Знания не имеют отношения к нравственности, моральная оценка научных открытий возникает, только когда их применяют на практике. Я, например, считаю себя плохим человеком, когда перестаю поставлять людям новые знания.

— Всегда находятся люди, которые применяют их во зло человечеству.

— Высшая безнравственность — отсутствие знаний. Сказано: «не ведают, что творят».

— Не буду спорить, поскольку не знаток тонкостей человеческой нравственности, — сказал Мозес. — Но некоторые желания и поступки людей меня удивляют. Например, зачем вы собираетесь отправиться в Зону? Я послал вам в помощь опытного и умелого человека Шухарта. Что не так?

Я искренне удивился, откуда Мозес знает о моем желании обнаружить передатчик, но потом вспомнил, что уже давно рассказываю о своем намерении всем подряд: Уильямсу, Робертсону, Шухарту, Пильману… Кто-то из них мог доложить об этом Мозесу.

— Но почему вас это волнует? — удивился я.

— Для моего бизнеса крайне важно, чтобы вы, Панов, добились прогресса в изучении «хармонтского феномена». У вас есть для этого хорошие шансы. Вместо этого, вы собираетесь рисковать своей жизнью ради исследования какого-то сомнительного и лишенного смысла явления. Шухарт пытается вас отговорить, но пока, как я понял, безуспешно.

— Надеюсь, что я быстрее уговарю его отправиться в Зону со мной. Я настойчивый.