Впрочем, семейным было и другое. Позволить себе быть дохлой жабой мы могли только там, где в принципе можно быть дохлой жабой. Отцу в Афгане оперировали ногу в полевом госпитале, где из обезболивания был только тюбик промедола. Я в Сирии подцепил какую-то местную дрянь, от которой буквально выворачивало наизнанку. Терпел молча. Скулить и капризничать разрешал себе только дома. Там не страшно выглядеть слабым, вредным и противным – потому что меньше любить не станут.

Откуда я знал, что с Олей тоже можно? Ниоткуда. Видимо, это понимание рождается на глубинном уровне, где не работает сознательный анализ. Перед Лизой я бы не показался такой соплей, да она ко мне и не приезжала, когда болел. Оля наверняка злилась, но при этом варила бульон, впихивала в пасть таблетки и обтирала мокрой тряпкой. Из чувства долга и милосердия? Вряд ли только поэтому. Когда она прилегла рядом и гладила по спине, я вдруг почувствовал себя в полной безопасности, было так тепло и уютно. И подумал, засыпая, что ничего плохого не случится, если она будет со мной. А еще что сильным чувствуешь себя рядом с той женщиной, которой не стыдно показаться слабым.

Вечером Оля снова наехала на меня, потому что температура по-прежнему держалась на тридцати девяти. И чувствовал я себя… ну очень фигово. Так фигово, что стало реально страшно. Ощущение, будто одновременно пьяный в дупель и уже в похмелье. Голова горит и разламывается, грудь дерет, горло тоже. И даже подумалось, что, может, не стоит так отчаянно сопротивляться, при всей моей нелюбви к больницам? Обидно будет помереть вот сейчас, когда показался свет в конце тоннеля.

После долгих торгов она затолкала в меня еще горсть таблеток и взяла страшную клятву, что я не буду упираться, если утром все останется так же хреново. Уснул я, морально готовясь к путешествию на скорой, а проснулся ночью мокрый, как из ванны.

Оля спала, примостившись на краешке, и я не стал ее будить. Скатал со своей половины простыню и одеяло, достал из комода чистое белье, принес из гостиной плед. А утром градусник показал уже тридцать восемь.

– Ну и что с тобой делать? – страдальчески сморщилась Оля.

– Добить, может? – предложил я.

– Это надо было вчера, теперь уже поздно. Ладно, сейчас врача вызову из поликлиники. Ты с ней еще не знаком? Бабке лет семьдесят, но шустрая. Вот только мне на работу надо.

– Ну и иди.

– Что значит, иди?! – она аж подпрыгнула. – Одного тебя тут оставить?

– Не помру, не надейся.

– Женя!!!

– Оль, ну а что ты предлагаешь? Сиделку в интернете поискать? Не боишься, что она окажется молодая, красивая и совратит меня?

– Придурок! – подушка пролетела в паре сантиметров от моей многострадальной башки. – Маме не можешь позвонить? Ты говорил, у нее скользящий график.

График у мамы был вообще свободный. Работала она редактором в ведомственной газетке, то в офисе, то дома, по желанию. Но звонить я ей не хотел от слова совсем. Не хватало только еще ее пугать.

– Не буду я никому звонить. Иди уже на работу. До туалета могу дойти, значит, и врачу дверь открою, и бутерброд сделаю.

– Ага, бутерброд! – она схватила мой телефон и разблокировала экран. – Сам позвонишь? Или я?

– Оль, да ты совсем берега попутала? – я подорвался было за ней, но голова закружилась так, что в глазах потемнело. – Отдай!

– Нет, - она отступила к двери и начала шуровать в контактах. – Вот. «Мама». Ну что?

– Прекрати, сказал!

– Доброе утро. Извините, что беспокою. Меня зовут Ольга, я…

Тут я все-таки мобилизовался, рывком выдернул себя из постели и выхватил телефон.

– Привет, ма.

– И что это было? – сухо поинтересовалась она.

– Это была Оля. Слушай… ты не можешь ко мне приехать? Я заболел капитально, врач должен прийти.

– Ну… ладно, - после паузы сказала мама. – Если все так серьезно, то приеду. А что за Оля-то?

– Девушка моя, - бросив на королеву змей свирепый взгляд, ответил я.

– О как. Ну ладно. Через час где-то буду. Давай.

– Довольна? – я отшвырнул телефон.

– Жень, ты не оставил мне выбора, - Оля упрямо сдвинула брови и сложила руки на груди. – И вообще мог не говорить, что я твоя девушка. Сказал бы, что соседка. Или там… не знаю, фельдшер со скорой.

– Глупости не говори! – хотел рявкнуть, получился какой-то хрип. – Где мои штаны?

– Куда ты собрался?

– К себе. Или ты хочешь, чтобы матушка моя тут сидела?

Ни слова не говоря, Оля кинула на кровать мою одежду. А когда оделся, пошла за мной. Штормило, конечно, изрядно, в лифте чуть не стек по стенке. Еле до кровати дополз, разделся и упал под одеяло, пытаясь отдышаться сквозь кашель.

Все так же молча Оля принесла чай, тарелку с омлетом и бутерброд. Потом притащила из гостиной пустую коробку, поставила вместо тумбочки, выложила на нее лекарства. Ушла, вернулась с графином морса из разведенного варенья и стаканом.

– Оль, тебе же на работу. Мама скоро приедет.

– Я ее дождусь, - она сердито сощурилась и пошла к двери.

Твою мать, по-дурацки как все вышло. Одно оправдание, что башка совершенно деревянная.

– Оля!

– Ну что? – остановилась на пороге.