Его превосходительству барону Адеркасу Борису Антоновичу, псковскому губернатору. И подпись: Пушкин.

– Ваше, что ль?
– спросил почтарь обрадованно.

– Мое!

– Братцы!
– запричитал почтарь.
– Братцы, люди русские! И почему так получается? Думал человек - письмо пропало, потерял, важное, беда - ан нет, письмо само идет к нему в руки!

Александр еще взглянул, на всякий случай. Там, где был разъем, одно письмо высунулось и торчало наискосок, углом - как-то боком. Он вытащил его двумя пальцами - сам не зная зачем - и прочел знакомое: "Ф.Ф. Вигель"

– Тоже ваше?
– спросил почтарь, все больше трезвея.

– Мое! Спасибо, брат!
– сказал Александр и вытащил кредитку.
– На вот! На опохмел!..

– Премного благодарны!
– Почтарь взял кредитку, на свет даже при свечке рассмотрел - все чин по чину. Чем отличается русский человек? Доверчивостью в смеси с недоверчивостью. Так и живем, стал-быть.
– Может, самогончику по такому случаю, барин?
– спросил он заискивающе, провожая Александра к себе в комнату.
– Только... беспорядок тут!

То, что он нарек "беспорядком", на самом деле в русском языке названия не имело.

– Может, с парадного ходу?..

– Нет, не надо! Веди - как зашел! А почту отправь, неудобно как-то!..

– Как не отправить, барин, как не отправить... когда люди ждут. Сейчас же, в аккурат! Свинья-человек! Свинья! И все-то он только об себе заботится! Ты о народе подумай!..

– Ладно, ступай в дом, простудишься!
– Александр усмехнулся.

Почтарь стоял пред ним в рубахе навыпуск, босой, переминался - даже чуть не навытяжку. Дождь начинался.

Отвязав коня, Александр еще сколько-то времени вел его в поводу. Какое-то время не думал о Вигеле - слишком сильного он избежал крушения. Письмо Адеркасу у него в кармане! Он иногда запускал руку в карман, за пазуху и убеждался - там. Оно! Нет, с крепостью подождем еще, Александр Сергеич! Правда? С крепостью... еще не время!.. И снова трогал письмо. Он вспомнил, как Измайлов - издатель "Благонамеренного" объяснялся с подписчиками... почему не выпустил в срок журнал: "Я на праздниках гулял!" Как просто! Гулял! Какое счастье! Он, Александр, родился в стране, где можно даже журнал не выпускать, гуляя... и почту не отправлять неделями... потому что тоска... и пьется... и жена ушла - бог знает, как давно.

Он вскочил в седло и помчался в Михайловское - под дождем.

Письмо от Вигеля распечатал уже дома.

Дорогой мой, незабвенный Александр Сергеич!

Ваш друг Липранди требует, чтобы я отписал к Вам - я имел неосторожность поообещать ему, буде я поделился с ним своими сомнениями или наблюдениями, - а он уперся: пиши да пиши! Человек, мол, должен знать, что случилось с ним. Подчиняюсь - не без сомнений. Мы живем в печальном мире и иногда лучше не знать. Но...

История, случившаяся с Вами, привела меня в отчаянное состояние, но и заставила много что обдумать. Вы знаете мою привязанность и преданность Вам, для Вас так же не секрет моя близость с графом В. Оттого Ваша с ним ссора была мне ножом по сердцу, мне была дорога Ваша молодая слава - и вместе я не мог спокойно глядеть, как одна из наших слав губит другую. Вы и он, он и Вы - вы были созданы споспешествовать один другому, а оказались по разные стороны на поле брани. Глупость? Случайность? Уезжая, разумеется, Вы изволили во всем винить его, понятно! Ваши вирши, пущенные Вами в свет, были прекрасны, но страшны своей несправедливостью. Потому что перед Вами был тоже несчастный, уверяю вас - несмотря на положение свое, - обманутый и страдающий человек.

А за Вашею ссорою - теперь мне точно известно - стоял некто, кого я до времени не хотел называть и которого всегда не переносил, а Вы как раз почему-то избрали его себе в друзья и чуть не путеводители. Умолкаю. Помните, я сказал Вам - если Вы африканец, как Отелло Шекспиров, - не страшит ли Вас подле присутствие Яго?.. Впрочем... Вы все сказали об нем в Вашем стихотворении "Демон" - так, кажется? Вы все изобразили в точности, как поэт, хоть в жизни были на редкость неосмотрительны.

Я недавно узнал правду, и моим первым побуждением был скрыть ее от мира, и от Вас в том числе. Но потом... Я подумал, извините, о Вашей молодости - и о том, что опыты, и даже отрицательные, скорей способны помочь нам избежать судеб, чем все счастливые эмоции, вместе взятые. Как старший - я обязан Вам помочь, так думалось мне. На эти размышления мои, конечно, наложились увещевания благородного Липранди.

Так слушайте, мой друг! Вы были обмануты... и, как говорят в простоте, подставлены злому случаю! Все, что дальше я скажу, разумеется, есть предмет величайшей тайны, и взываю к Вашей скромности, хотя и уверен, что есть все основания на нее рассчитывать.

Я не сужу чужих семей. Как не люблю, когда мне ставят в вину или в насмешку мои привязанности, о коих Вам известно. Когда судят семью - ту или иную, мужа илижену, - никто ведь не способен знать, каково этим людям друг с другом. Чего им не хватает? Что им мешает?

Ваш друг Раевский Александр взращен был в известной семье и с детства привык свободно пользоваться ее славой в этом мире - то бишь славой своего родителя. Но это вовсе не значит, что он сам способен быть славен. Это постепенно источило егозавистью - и стремлением вмешаться, где можно: принизить великое, испачкать чистое... В этом смысле - и Вы, и граф В. были равно его достойной мишенью...