«Не иначе твои колеса подействовали, и ты малость подуспокоилась?!» — подумал Данила, но вслух бросил:

— Ладно, проехали.

Он взболтал себе гремучую смесь растворимого кофе и отвернулся — разговаривать с ней ему не хотелось.

— А я вот тебе сырников поджарила, — Марина поставила перед ним блюдо.

Он усмехнулся: надо же, со стороны они сейчас, видимо, напоминают обычную семейную пару. Она — заботливая женушка, он — внимательный супруг-добытчик. Для полноты картины не хватает только упитанного младенца на заднем плане и уютного котика.

— Спасибо, я не голоден, — Данила допил кофе и поднялся. — Я уезжаю снимать в область, вернусь поздно вечером.

Марина коснулась его руки:

— А можно мне с тобой? Не хочу оставаться одна.

Он на секунду замешкался, потом пожал плечами: поехали.

Гранитные валуны, мхи, древняя крепость, повидавшая на своем веку много людских подвигов, радости побед и горечи поражений. Голубая лента старой реки сливалась с простором неба, а воздух был хрустальным, каким он может быть только в особенные — кристальные дни — в конце сентября.

Они стояли на высоченном холме, а перед ними расстилалась необъятная, что ввысь, что вширь — так только в России бывает — даль, которую ни глазами, ни умом не измерить.

— Это и есть самое древнее место на Руси? — спросила Марина. — Та самая Ладога, с которой связан Рюрик, путь «из варяг в греки», и все такое?

Данила улыбнулся:

— Оригинальное изложение истории, но в общем, да.

— Красивые места, — кивнула Марина. — Понимаю, почему ты захотел их снимать.

По реке проплыла лодка, в которой сидели два мужичка и лохматая собака, а по небу — белые, как снег и сахар, облака.

Данила поймал объективом и смешную собачонку в лодке, пролагавшую по реке свой «путь из варяг в греки», и облака, похожие на перины, набитые одуванчиковым пухом, и отставил камеру. Тоненькая девичья фигурка застыла на краю холма — такая хрупкая, что кажется, ветер дунет чуть сильнее, подхватит ее и унесет.

— Как здесь тихо, — вздохнула Марина.

Данила усмехнулся:

— Ну это обманчивое впечатление! Знаешь, на Ладоге все может в одночасье перемениться. Вот вроде только был штиль, и вдруг, пожалуйста, нате вам — полная гармония обернулась настоящей бурей. Раньше говорили, что местный Эол, тот самый древнегреческий повелитель ветров, здесь «прекапризный».

По дороге в город Марина попросила остановить машину где-нибудь в лесу. Данила припарковал джип на обочине дороги и захватил с собой камеру. Пройдя через чащу, они вышли к небольшому лесному озерцу. Рыжие листья медленно и красиво плыли по воде.

— Люблю осенний лес, — нарушил молчание Данила. — Всю жизнь бы его снимал!

Марина отвернулась и, никому и в никуда, словно самой себе, прочла:

Лес, точно терем расписной,

Лиловый, золотой, багряный,

Стоит над солнечной поляной,

Завороженный тишиной…

Низкий, чуть хрипловатый женский голос, бледное лицо и огромные глаза.

Данила заслушался, засмотрелся на нее и не выдержал:

— Слушай, а можно я тебя сниму?

— Можно. Только один кадр.

— Всего один? Ты не очень щедрая, ладно, согласен. Выберу мысленно самый лучший и щелкну тебя.

Она шла по лесу, а он с камерой следом за ней. Ему невольно подумалось, что он охотится на нее, как на диковинную птицу, а птица того и гляди вспорхнет и улетит. Он ловил свой решающий момент, чтобы снять единственный, разрешенный ею кадр. А девушка ускользала — то нагибалась, увидев ягоды или грибы, чтобы их рассмотреть, то исчезала за деревьями. Неуловимая. И вдруг Марина остановилась на месте и застыла. По небу плыл караван улетающих на юг птиц. Запрокинув голову, она смотрела на стаю, и такая тоска-сожаление застыли в ее глазах, словно ей очень хотелось улететь сейчас вместе с ними прочь из этих мест, а, может, и с этой земли. Данила замер — вот он, решающий момент! Птичья стая в небе, странная девушка провожает ее глазами. И фон — с удовлетворением отметил фотограф Суворов — закачаешься: небо, расписной лес и рябина, напротив которой остановилась Марина, красная-красная. Данила сфотографировал девушку. А птицы летели и летели — бессчетное количество душ, которым предстояло долгое странствие.

— И как они знают, куда надо лететь? — тихо сказала Марина. — Никогда этого не понимала.

Данила опустил камеру, но продолжал смотреть на нее, будто продолжал снимать глазами — на пленку памяти.

— Я как-то узнала, что первой в стае летит самая сильная и опытная птица и мах крыльев вожака образует потоки и завихрения воздуха, которые помогают лететь более слабым птицам.

Стая скрылась из глаз.

Марина улыбнулась:

— Ну вот, улетели. А кто-то не смог. Знаешь, в детстве моей любимой сказкой была сказка про уточку Серую Шейку. Такая грустная история — свои-то все улетели, а она осталась — бедненькая, неладненькая, наедине с хитрой лисичкой. Лиса каждый день приходила к полынье, в которой зимовала утка. И каждый день шла борьба — кто кого, а полынья становилась все меньше, сжималась вокруг уточки.

— А ты не о себе сейчас? — спросил Данила.

Марина отвернулась, потом сказала:

— Ну что, поехали?

По пути к машине она остановилась на поляне и собрала в ладонь немного черники.

— Смотри, черника! Наверное, последняя, — она протянула Даниле ягоды на ладони. — Хочешь?

Это был какой-то почти детский жест.

«Вот сейчас она настоящая, — пронеслось у него в голове, — без фальши и притворства». Ну, ему бы хотелось так думать. Он губами взял ягоды с ее ладони.