— Переезд в Москву. Гимназия. Репетиторы. Один из лучших вузов страны. Все, что ты имеешь сейчас, — наша заслуга! — кипит, тыча в меня пальцем.

— Да ни черта, — глухо отзывается Лешка. — Она сама…

— Сама, — кривится тот в ответ. — Говорил я тебе, Наташа? Говорил, что так будет? Вот оно как! Выросла, отблагодарила за то, что в детском доме не оказалась!

— Ой, Сашааа, Сашаааа, — рыдает жена. — Дарин!

Бросается ко мне, но я вообще никак на ее объятия не реагирую. Застыла каменным изваянием. Разве что непрошенные слезы льются по щекам.

— Дариночка! Алеш! И что теперь? Это все? Все? — повторяет взахлеб. — Мы же тебя как свою любим! Ты же наша! Доченька! Наша! Скажи ей, Саш! Скажи!

— Поднимись с пола, Наталья! Где твоя гордость? — басит он возмущенно.

— Дарин!

Цветной фотопленкой в голове сменяются яркие кадры из детства…

— Нельзя вот запросто взять и вычеркнуть родителей из своей жизни, — цепляется за мою ладонь.

— Это вы меня давно вычеркнули, — срывается шепотом.

— Встань, Наташа! — приказывает ей муж.

— Неблагодарная! Да разве можно так?! — восклицает она. — Я в тебя всю душу вложила. Богу доказала, что своих собственных детей достойна.

Своих. А я своей так и не стала…

— Уйдите сейчас. Уйдите! — просит Леша, ощущая, как меня трясет.

— Алеш!

— Мам, потом. Не сейчас.

Привлекает к себе порывисто. Стискивает в своих руках и выдыхает лишь тогда, когда громко хлопает дверь.

Молчим…

— Даша, — заговорит он не сразу.

А в моей голове бьется лишь одна отчаянная мысль.

— Ты все равно мне сестра. Сестра самая настоящая. Понимаешь?

Даже звука из себя не получается выдавить. С трудом восстановленные «шестеренки» ломаются по новой. Разлетаются в пыль..

— Ты сестра мне. Сестра, несмотря ни на что, — настойчиво повторяет он. Будто себе внушает, отказываясь верить в истину.

Они все не родные, не кровные. У меня никого нет. Никого…

Вот она, горькая правда.

Открываю глаза. В комнату тихонько заходит рыжая Санька. Замирает у стены и, виновато потупив взгляд, тягостно вздыхает. Будто молча извиняется за вторжение.

Тикают настенные часы.

В руках у Харитоновой огромный букет цветов.

Красные розы. Длинная ножка. Нераскрывшиеся бутоны. Идеальные. Один к одному. В прошлом году точно такие же были…

Сердце, ударившись о ребра, срывается в пропасть, а Лешины слова запоздало звучат в голове отдаленным гулким эхом.

— Дашка, я с тобой буду. Все равно с тобой буду, слышишь? Буду оберегать и защищать тебя. Как ему и обещал…

Голос Беркутова слышу еще из коридора. Судя по интонации его нервы на пределе, и мне это не нравится. Так и не научился держать себя в руках.

Толкаю дверь и захожу.

— Я говорил тебе, не трогай! Нельзя! — ругает мелкого недовоспитатель.

— Почемууу?

— Потому что!

— Зачем оно?

— Я уже объяснял, Савелий! Это устройство непрерывно регистрирует электрокардиограмму на носитель памяти.

Ой идиот… Еще бы понятнее задвинул.

— Яяяян! — громко восклицает Савелий. Широко улыбается и тянет ко мне свои ручонки, нетерпеливо при этом мотыляя ногами.

— Здорово, Чудик, — забираю его у Беркута.

— Яяяяян, — жмется ко мне и до боли стискивает шею. Того и гляди придушит, но, черт возьми, как же это приятно.

— Ну хоть ты скажи ему, что нельзя трогать холтер! Я уже задолбался! — возмущается друг, активно при этом жестикулируя.

— Хватит орать на ребенка, Рома! — опускаюсь на стул.

— Не ну а че он как маленький, ей богу! — ершится в ответ.

«Как маленький».

Смотрю на него как на дебила.

— Сав, — отлепляю его тельце от себя. — Ты зачем трогаешь присоски? М?

— Че-шет-ся! — в подтверждение своих слов снова лезет к груди.

— Ну вот видишь. Ему некомфортно, — приподнимаю на мальчишке свитер.

— Тууута, — жалобно хнычет он.

— Здесь? — аккуратно дотрагиваюсь до того местечка, на которое он указывает.

— Ага.

Осторожно потираю кожу вокруг присосок.

— Оооо…