Шрифт:
— Секунду, — прокашливается в кулак и уходит. — Лен! Ножницы!
— «Когда же юности мятежной Пришла Евгению пора, Пора надежд и грусти нежной, Monsieur прогнали со двора. Вот мой Онегин на свободе; Острижен по последней моде; Как dandy лондонский одет И наконец увидел свет» [2]2
Пушкин А.С. «Евгений Онегин».
Девчонка цитирует Пушкина, и я подавляю в себе порыв улыбнуться. Вместо этого, по обыкновению, стреляю порцией яда.
— Арсеньева, ты снова обрела голос? — смотрю на ее отражение в зеркале, расправляя воротник пальто.
Упорно делает вид, что занята сборами. Так отчаянно торопится, что в рукав попадает только с третьего раза.
Крайне забавно наблюдать за тем, как ее щеки в очередной раз заливаются румянцем. Ибо застенчивость давно уже не в моде.
Забираю ножницы у продавщицы, обозвавшей меня «чумазым бичом», и она непроизвольно дергается. По ходу выражение лица у меня то еще… Небось решила, что заколю ее этими самыми ножницами.
Покрутив бирки в руках, подсчитываю в уме общую стоимость и достаю портмоне, которое перед отъездом подарила мать.
Очередной откуп моего донора. На этот раз наличными.
— Без чаевых, Лен, — некрасивым, унизительным жестом швыряю бумажки ей в морду. — Пошли, Арсеньева.
Подхожу к двери, поворачиваю ключ в замке и выхожу на улицу.
— Зачем ты так сделал? Она, конечно, не имела права с нами так разговаривать, но…
— Но что?
— Она в матери тебе годится. Это было очень грубо, — осуждающе качает головой.
— Пойди извинись. Это в твоем духе, — бросаю через плечо.
— А в твоем — смешивать людей с грязью, — отзывается она.
— Если они того заслуживают, то почему бы и нет… — останавливаюсь у перекрестка.
— Если бы только так, — тяжко вздыхает. Поправляет свою идиотскую шапку и осматривается по сторонам. Я тем временем открываю в телефоне приложение и вызываю такси.
На экране высвечивается входящее сообщение.
«Ян, ты где? Все нормально? Дарина с тобой?»
«Со мной».
«Возвращайтесь, уже поздно!»
«Прикроешь. В первый раз, что ли?»
«Не буду! Немедленно приезжайте в гостиницу!»
«Ты прикроешь, Ковальцова. Сама знаешь почему!»
Одна фраза — и она больше мне не пишет. Дюже дорожит своим местом в Гимназии.
Замечаю «Мерс» прямо по курсу и сверяюсь с номером.
— Арсеньева, загружаемся.
— Я думала, мы поедем на автобусе, — недовольно хмурится она.
Открываю заднюю дверь.
— А сколько стоит? — спрашивает настороженно. — Напополам тогда, ладно?
Вскидываю бровь.
— Садись давай.
— Я серьезно, — забирается в тачку и продолжает тарахтеть без умолку.
— Двигайся.
— Добрый вечер, — приветствует нас водитель. — Поездка займет восемнадцать минут. Какие-нибудь предпочтения?
— Нет.
Машина трогается с места.
— Ян, сумму разделим поровну. Потому что я не собираюсь раскатывать по Петербургу за твой счет. Еще и на дорогущей машине! — никак не уймется девчонка.
«Не собираюсь раскатывать по Петербургу за твой счет».
Придушил бы…
— Сделай одолжение, перестань нести ахинею, — цежу сквозь зубы.
И откуда такие, как она, вообще берутся? Тащите красную книгу. Обнаружен вымирающий вид.
В салоне звучит какая-то тупая примитивщина. Я зову это музыкой для деградантов. Минимум смысла, незатейливая рифма и мотив. Еще и голос у певицы премерзкий. Уши вянут.
— Сменить радиостанцию? — интересуется парень, замечая мою кислую морду.
— Пусть тишина поиграет.
Выключает эту жесть.
Массирую висок и закрываю на пару секунд глаза. Голова болит просто адски и, как назло, с собой нет колес.
Арсеньева всю дорогу, как приклеенная, пялится в окно. Небось боится пропустить что-нибудь важное. Хотя оно и понятно, город толком так и не увидела. Сегодняшняя пешая прогулка не в счет.
В мозг врывается абсолютно неуместная идея. Дикая и странная.
Как там она говорила? Надо отвечать добром на добро?