— Что все? — смеюсь, прижимая к себе.

Эта девчонка в гневе — просто нечто.

— Не могу больше! — отчаянно шипит. — Не могу! Ты просто… чудовище какое-то!

Дошло наконец.

— Даже не представляешь, насколько права, — непроизвольно стискиваю ее крепче.

Тяжело дыша, замирает. Как и я, подвиснув от нечаянной близости.

— Отпусти меня! Яяя… ухожу!

— Куда одна, — спрашиваю прямо в ухо, нарочно задевая его губами.

— Да куда угодно! — нервно сглотнув, зажмуривается. Разволновалась. Вспыхнула. Пытается оттолкнуть. — Лишь бы подальше от тебя, скотина ты бесчувственная!

Скотина — да.

Бесчувственная — уже не уверен. Эпизод у раковины заставил усомниться.

Вспоминаю наши водные процедуры. Ее дрожащие ладони на моей шее. Нежные, ласковые касания пальцев на горящей коже.

Казалось бы, смешно… Так невинно и по-детски. Но меня, испорченного во всех отношениях, накрыло конкретно. И самое страшное в том, что не только физически. Внутри в груди зашевелилось нечто незнакомое и болезненно-щемящее.

И какого дьявола ты вообще появилась в моей жизни? До тебя все было предельно просто…

Арсеньева сперва делает вид, что дуется, но стоит только теплоходу отправиться в плавание, и ее настроение кардинально меняется.

Внимательно слушая рассказ аудиогида, рассматривает здания, мимо которых мы проплываем, и уже не пытается скрыть этот свой щенячий восторг. Особенно когда начинается разводка мостов.

Дворцовый, Троицкий, Литейный…

— А этот как называется? — интересуется восхищенно.

— Большеохтинский.

— Красивый. Очень… — поднимает голову, завороженно глядя на внушительное инженерное сооружение.

Согласен. Необычный по своей архитектуре. Массивные арочные перекрытия, башни в стиле модерн.

— Долгое время строительство этого моста откладывали. Паромщики бастовали. Кому хотелось остаться с дырой в кармане…

— Но…

— Но затонуло судно «Архангельск», что вызвало большой общественный резонанс, и Николай II отдал приказ поторопиться.

— А почему он называется Большеохтинским?

Вопросами стреляет словно из пулемета.

— Мост соединяет исторический центр и Охту, расположенную на правом берегу Невы.

— Охту? Это что?

— Район, до начала двадцатого века считавшийся пригородом Санкт-Петербурга. Назван в честь реки.

Замолкает. Однако ненадолго.

— Этот мост чем-то схож по виду с главной достопримечательностью Парижа, — произносит задумчиво.

— Его так и называли — «упавшая на бок Эйфелева башня». Он построен по той же технологии клепки металла, и тоже не был любим горожанами. Они считали его уродливым.

— Напрасно…

Она явно с ними не согласна.

— По легенде одна из клепок моста изготовлена из чистого золота. Заложена строителями на счастье.

— Да уж, попробуй найди ее, — хмыкает.

— Не найдешь. Замаскирована особым составом под металл.

— Ты, конечно же, не веришь.

— Это всего лишь байка, Арсеньева, — усмехаюсь.

Наивняк чистой воды…

— Еще этот мост напоминает Тауэрский, — вслух рассуждает она.

— Нева, в очертаниях промышленного Петербурга, многим виделась похожей на Темзу. Советский фильм о Шерлоке, события которого происходят якобы в Лондоне, снимали тут.

— Ты подозрительно много знаешь о Петербурге. Часто здесь бываешь? — поворачивается ко мне.

— Часто. Здесь родился и вырос мой дед.

Единственный человек, которому крайние лет десять было не плевать на меня.

— Он пытал меня своей болтовней о Ленинграде каждое лето.

На черта я ей это рассказываю…

Молчу какое-то время. Вспоминаю деда: сурового, строгого и жутко ворчливого. Кстати, мерзкий характер достался мне от него. Наверное, поэтому мы с ним отлично ладили, хоть и общались в довольно своеобразной манере…

— Ян, все-таки рискну спросить еще раз… Почему ты живешь отдельно от своей семьи? — доносится до меня встревоженный голос девчонки.

— Язык без костей, отрезать легко. Так Беркутову и передай, — в момент ощетиниваюсь я.

— Тебе ведь только недавно исполнилось восемнадцать. Получается, до этого момента твои родители нарушали закон.

— А то мой папаша-адвокат не в курсе!

— Вы с ним не ладите, да?

— Не лезь не в свое дело и держи рот на замке. Поняла меня? — угрожающе нависаю над ней.