– Я уже хожу...

– Ты только духом там не падай, ладно? И лекциями Чиповского не пренебрегай! Оля сказала, что ты не особо заинтересовался его методикой, а зря, Чиповский – гений нашего времени!

– Я как-то больше врачам доверяю, а не теориям посыла мыслей в Космос…

– Ты держись там. Инвалидам в нашей стране живётся несладко, но…

– То есть вы меня уже записали в инвалиды? – перебиваю, с трудом погасив приступ накатившей злости.

– Это трудно принять, я понимаю. Как и тот факт, что в спорт ты уже не вернёшься. Но ты пойми, так бывает, это жизнь… Ужасно конечно, что эта авария случилась прямо перед Олимпиадой… Представляю, какая это для тебя душевная травма...

Я просто в шоке от её слов.

В спорт ты уже не вернёшься.

– С чего вы взяли, что на мне можно поставить крест?

– Не злись, Максим, просто думай о выздоровлении. Настройся. И давай мне там не срывайся на Ольгу. Нам всем сейчас непросто.

Не срывайся на Ольгу. Наябедничала значит.

Интересно, Оля абсолютно всё рассказывает матери?

– Ольга тебя очень любит. Вон бросила всё и помчалась к тебе в кукуево, а за ней тут, между прочим, мужчина состоятельный пытается ухаживать, – деловито сообщает она. – Цветы, подарки, знаки внимания.

– Вы это к чему? – недоумеваю я.

Цветы. Подарки. Интересно… Слышу об этом впервые.

– Цени Ольгу, Максим. Она ж ни на кого кроме тебя не смотрит. Порядочной её воспитали!

Я вообще не улавливаю смысла сказанного, но клянусь, всякий раз после общения с этой женщиной у меня начинаются головные боли. Вот как сейчас.

– Свадьба-то у нас когда теперь намечается? – с явным укором в голосе интересуется Марина Аркадьевна. – Или всё уже? Нет средств?

Душная женщина…

– А вы всё ещё видите свою дочь рядом со мной? Рядом с несостоятельным инвалидом, – уточняю я, не пытаясь сдержать усмешку.

– Ой, Максим, ну что ты цепляешься к словам, ей богу! Я имела ввиду тот факт, что тебе нужно научиться воспринимать себя таким, какой ты есть сейчас…

Невозможно слушать это. Она несёт полнейший бред. И про мужика какого-то зачем-то сказала. О ком вообще речь?

– У меня курица горит. Всего доброго, Марина Аркадьевна.

Сбрасываю вызов и массирую виски.

Лучше б не звонил ей, честное слово. Чувствую себя сейчас отвратно. Столько всего она нагородила, не переварить…

Вытягиваю ногу вперёд. Завтра приедет реабилитолог, и снова начнутся адовы муки. Вздыхаю и осматриваю затянувшиеся швы.

А ведь есть в словах Марины Аркадьевны доля правды. Инвалидом я себя, разумеется, не считаю, но после аварии совершенно точно ощущаю другим человеком: слабым, немощным и ни на что не годным. Благо, что разрешили потихоньку возвращать умеренные физические нагрузки. Я столько не сачковал со времён пятилетнего возраста…

Выключаю свет на веранде и решаю немного поваляться на свежем воздухе. Так лень идти в спальню… да и голова чугунная.

Чудные качели-гамак, заботливо продуманные дизайнером, так и манят. Устроившись на цветном покрывале поудобнее, закрываю глаза и позволяю себе вздремнуть. От тех таблеток, которые я пью, постоянно клонит в сон. Это аморфное состояние мне порядком поднадоело, но делать нечего. До конца месяца бросать их нельзя.

Тишина. Совсем нет ветра и поют сверчки. Хорошо, спокойно…

Не знаю сколько проходит времени прежде, чем за воротами слышится какой-то шум. Вроде как автомобиль подъехал, но сквозь сон я не особо понимаю, к кому именно пожаловали гости, а потому продолжаю спокойно дремать. Но длится это ровно до того момента, как раздаётся скрип железной двери ворот, а затем и стук каблуков.

Открываю глаза и прислушиваюсь. Нет сомнений в том, что это она, хозяйка этого дома. Не знаю почему, но я сразу это чувствую...

Однако зайти в дом Арина не спешит. Слышу, как девушка скидывает обувь и щёлкает зажигалкой. Ощущение, что сидит где-то совсем рядом. Подозреваю, что она устроилась на ступеньках.

Встаю, разминаю мышцы спины, затёкшие ввиду неудобного положения тела. Замечаю яркий красный пиджак. Как и предполагал, Барских сидит на ступеньках. В темноте светится кончик тлеющей сигареты, а сама она, запрокинув голову наверх, смотрит в небо, усыпанное звёздами.

Что-то во всей этой картине настораживает. Во-первых, её плечи то и дело приподнимаются, а во-вторых, я отчётливо слышу это: она плачет.

Дабы убедиться, что мне не мерещится, поднимаюсь с гамака и тихо подхожу ближе.