Рядом с нами появляется Алан: силуэт его мощного тела трудно спутать с кем-то другим.

— Тебе плохо обозначили задачи? — спрашивает он Харриса, и тот невольно подчиняется:

— Нет, генерал-лейтенант.

— Тогда займись делом.

Мы с Джонсом наблюдаем, как Харрис уходит.

— Он — законченный мерзавец, — тихо говорит Алан, — но всё-таки… почему именно ты его так ненавидишь?

— У нас достаточно правил и законов, а наказание бывает более чем суровым, — отвечаю я тихо, — однако это не касается преступлений, совершённых во время войны. Тем более, если речь идёт о людях, которые преданы действующему правительству и познали сладкое чувство безнаказанности.

Берусь за ручку и лишь на мгновение поворачиваюсь к Джонсу.

— На войне Харрис безжалостно насиловал женщин и убивал детей, часто без приказа. Официально он разжалован, но от этого не перестал быть конченым ублюдком.

Не дожидаясь никакого отклика, открываю дверь и собираюсь сесть, но Алан кладёт руку мне на плечо, останавливая:

— Не забывай, — шёпотом говорит он, — у генерала есть удивительная способность появляться из ниоткуда.

Это сложно забыть. На то, чтобы хоть как-то подготовиться к встрече с ним, остаются считанные секунды, пока ты слышишь его тяжёлые шаги и гудящий голос.

— И ещё, — добавляет Джонс, но замолкает, словно не уверенный, стоит ли говорить. — Постарайся не геройствовать без особой нужды, — всё-таки решается он, а я ехидно спрашиваю:

— Что, Счастливчик, непривычно оставаться на обочине? Не хочется много часов оставаться в генеральской машине с Бронсоном и его дочерью под охраной славного Харриса?

— Это не смешно, — замечает Алан почти обиженно. — Не стоит дразнить меня. Сегодня тебе пригодится удача.

Это вообще не смешно, но без сарказма этот вечер я не переживу. Поэтому замечаю ровным тоном:

— Удача для счастливчиков. Чёрные монахи не вверяют ей успех операции.

— Не вверяли, — поправляет Джонс, — и похоже, зря, учитывая, что ты — последний из них.

Намёк понят, но я делаю глубокий вдох и молча сажусь в машину. Мой взгляд на мгновение выхватывает в зеркале заднего вида зелёные глаза. Большие и влажные от подступающих слёз.

Удача или чудо, но без божественного вмешательства сегодня точно никак не обойтись.

— Подкинешь? — из окна с другой стороны машины раздаётся голос Коди.

Я киваю, и мы с Аланом смотрим друг на друга, пока мой друг обходит машину и забирается на место рядом со мной. Я завожу двигатель, мы трогаемся, и, когда Виктория отъезжает от лагеря и начинает карабкаться по холму над низиной, в которой мы собирались, включаю фары, ведь теперь можно уже не скрываться. В зеркале заднего вида я замечаю в полумраке фигуру мужчины, которого узнал бы даже без света фар.

Конечно, серый кардинал сегодня здесь.

Да-а-а, в этот раз генерал заручился поддержкой не самых плохих союзников: начальника информационной безопасности Третьего крыла и… моей.

Виктория оказывается на вершине холма, и ещё несколько последних секунд я вижу фигуру Ньюта Оутинса. Мужчина смотрит нам вслед, и я уверен, что если бы мы сейчас оказались рядом, то наверняка увидел бы в его взгляде немой укор и грусть…

— Ну что? — спрашиваю Коди, как только выезжаем на дорогу. — Всё готово?

— У генерала? — уточняет он сосредоточенно, и я бросаю на него озадаченные взгляды. Сегодня непростой вечер, но даже в такой ситуации видеть Практиканта собранным, а не напуганным более чем непривычно. — Да. И не только у него.

— Есть важные вопросы, которые нужно решить?

— Да-а-а, — тянет он задумчиво, не сводя взгляда с дороги, а потом снимает чёрную куртку, сворачивает её и кладёт на приборную панель перед собой.

— Элеонора знает, что делать.

Мне хочется мученически застонать, и приходится всеми силами сдерживать порыв.

— Будем надеяться, до этого не дойдёт, — произношу я сквозь зубы.

— Будем, — соглашается Коди.

Впереди уже показывается мост на Материк, и поэтому спрашиваю друга:

— Это всё?

— Да, — подтверждает он напряжённо и наконец смотрит на меня.

Несмотря на собранность парня, его взгляд ощущается как лихорадочный и назойливый.

— С богом! — тихо говорит он и начинает открывать дверь за несколько секунд до того, как я останавливаю Викторию на обочине.

Коди уже почти выходит, когда говорю вдогонку:

— Почему ты всё-таки принял такое решение?

Спина друга напрягается. Он не поворачивается, но до меня доносится ответ:

— Потому что это правильно, — друг медлит, но потом добавляет: — По крайней мере, пока что мне так кажется.