«Это был всего лишь сон!» — твердил разум, однако сердце почему-то верило так, как будто всё происходило наяву. «Даже если и так, какая разница?! Тебя не оскорбили слова „твой светлячок“?! Тебя не настораживает, что речь шла о каком-то сотрудничестве?» Я понимала лишь одно: если Дэннису на самом деле угрожала бы опасность, а я могла помочь, то должна была это сделать в любом случае. «Иначе не останется никого, кто мог бы попытаться меня спасти», — уговаривала я саму себя, и доводы, хоть и были отчасти разумными, не казались мне самой искренними…

Исцелить было не так трудно, как принять решение. Нужно было остановиться хотя бы на этом, однако, как только боль немного утихла, я почувствовала совсем другую — более глубокую и не осязаемую, но не менее реальную, чем первая. Я ощутила в груди тот свет, что чувствовала уже не раз, и мрак, который перемешался в душе тальпа с мерцанием.

«Трепетные чувства переплетаются с невыносимой тоской и глубоким чувством вины. Я вижу, как пульсируют разноцветные пятна — от светлых и нежных оттенков до тёмных и грязных. Чувства всё ещё сильны, но человека давно здесь нет… Этого человека нет в живых».

О смерти я знаю так мало, что едва ли могу сказать, что знакома с ней хотя бы по рассказам. Но в тот момент, когда я заглянула в душу Дэнниса, я ощутила всю глубину его старой боли. Это было трогательно и страшно одновременно, и возникло такое чувство, словно кто-то невидимый потянул меня прямо в душу тальпа. Я будто стала видеть то, что было спрятано слишком глубоко и оказалось не в зоне досягаемости самого Дэнниса. Я не могла распознать и объяснить, что чувствую, но в сознании родился яркий образ, и я призналась: «Его труднее уловить, он глубже, словно ты прячешь его. Это девушка».

В тот момент я осознала, сколько чувств таится в душе Дэнниса… У меня невольно родился вопрос, сколько оборотов вокруг Солнца он прожил. Он выглядит немногим старше меня, и то наверняка всему виной его чёрные глаза, которые смотрят на мир слишком пристально и сосредоточенно, однако, если бы я определяла основываясь на том, что кроется во внутреннем мире, то даже не рискнула бы предположить, скольким оборотам он свидетель, потому что тогда могла бы посчитать его едва не стариком, который многое видел и многое пережил…

«Раны не только на твоём теле. Дух болен. Глубоко, гораздо глубже, чем видно глазам, запрятан мрак. Темнота налетала не раз и порывисто, как ветер, и словно паутинку, разрывала сущность. Калечила саму душу. И это даже не рана, это как болезнь, только не для тела, для духа. Что это? Я не знаю… Я никогда такого не видела».

И это напугало меня по-настоящему.

«Словно в темноте шепчут чужие голоса и под кожей растекается мрак. Ты поклялся себе, что новых голосов не будет. Но чувствуешь, что не сможешь сдержать обещание».

Да, для меня всё это было правдивым, но пугающим, а для Дэнниса, похоже, исполненным смысла… Я буквально ощущала, как в его жилах закипала кровь, видела, как нервно пульсировала вена на шее. Он смотрел на меня так пристально и даже зло, что я невольно отступила, хотя в то же время меня к нему тянуло невидимой и необъяснимой силой…

Я даже не имела понятия, что ему пришлось пережить, но чувствовала боль, пронизывающую не только тело, но и всю его сущность. В моём сознании вновь вспомнился мужской силуэт из моих снов — высокий, широкоплечий. Я как будто снова видела внутренним взором, как человек поворачивает ко мне лицо, а медленно подползающий луч света в последнюю секунду тонет во мраке… Темнота и была болью, и я не представляла, как можно с ней жить…

«Каким же сильным нужно быть, чтобы терпеть такую боль?»

Мне не стоило произносить эти слова. Я не собиралась, но уже ничего нельзя было изменить. Дэннис ушёл так быстро, что я больше ничего не успела произнести, и самое ужасное, что не сказала того, что, вероятно, было единственно важным. А может быть, Иоланто уберегло меня от того, чтобы совсем потерять голову и признаться тальпу, что я отыскала в его душе…

Нечто, что в сердце жителя станции совсем не надеялась найти. Прекрасное чувство, которое даже наши предки воспевали в песнях и прославляли в историях. По словам бабушки, сами на это чувство они были не способны.

Любовь.

Я помню, как однажды, во время галоклина, подсмотрела это чувство у Фортуната. Теперь то время казалось другой историей, случившейся в полузабытом сне. Но я всё ещё помнила трогательный огонёк. Такой же видела и у Дэнниса, когда впервые заглянула в его клетки. Однако теперь, при воспоминаниях о человеке, которого уже давно нет в живых, и той молодой девушке, чей образ хранится глубоко в душе парня, я увидела настоящий пожар…

Я резко возвращаюсь к реальности, когда за преградой появляется Мучитель, а следом Ребекка Олфорд. Её внешность кажется едва ли не детской, но душа совершенно закрыта, как, впрочем, и души других тальпов.