— Если переживаешь за Игоря, то, поверь, я подружусь с мелким, — Заур улыбнулся, снова протягивая ко мне руки, на этот раз уже целуя их. Черт. Я была беременна уже вторым ребенком, в принципе, я была взрослой женщиной, но Зауру удалось заставить меня зардеть. Никто никогда не целовал мне рук.

— Я не могу сейчас дать ответ…

— Я понимаю. И я не буду торопить. Буду ждать до последнего. Думай, решай. Делай так, как будет лучше для тебя и детей. Я не буду просить большего.

Я пораженно смотрел на обычные с виду листы уже час. Может быть, больше. Я притащил их в номер отеля, в котором жил уже несколько недель, разложил перед собой и все смотрел, смотрел, словно надеялся, что они дадут мне ответы на все вопросы. Но они молчали. А я все пытался понять, как же так…

— Я не родной…

Нет, разумеется, я всегда чувствовал и даже больше — подозревал, что что-то не так. Однако того, что я усыновлен мне даже в голову не приходило…

Я нашел документы об усыновлении случайно. Вернулся в отеческий дом, чтобы забрать перед отъездом кое-что важное, дорогое сердцу. Так, пара мелочей. Книга, которую отец впервые дал мне прочитать. Кое-что из фотографий. Старинный портсигар, который принадлежал еще прадеду и был отдан мне, как старшему сыну. Именно последний и привел меня в кабинет отца. Когда я не обнаружил его в своей старой спальне, но почти сразу отправился в кабинет отцу, подозревая, что он забрал его. И так как никого в доме не было, я воспользовался ситуацией и обыскал каждую задвижку отцовского рабочего стола.

Может быть, лучше бы я этого никогда не делал. Но в тот момент во мне играла злость. Отец решил забрать даже эту вещь, они хотели отнять все и я бесился. Решил, что во что бы то не стало, заберу хотя бы его. У меня должно было остаться хоть что-то!

Вот сейчас я понимал, что лучше бы бросил все и просто ушел. Портсигар я так и не нашел, доказать никому ничего не доказал. Зато теперь я был не в курсе, что делать с этими новыми знаниями.

Конечно, нужно было поговорить с родителями, но отец меня игнорировал, а вся надежда оставалась на мать. Но, по правде говоря, я не горел желанием с ней общаться. Она всегда, всегда выбирала Мадина, она всегда становилась на его сторону, даже когда он тысячу раз был неправ, она всегда была необоснованно несправедлива ко мне и теперь я начинал понимать, почему именно.

Вряд ли мы оба были усыновленными. Я точно помню, как мама ходила с округлившимся животом, когда был маленьким. Значит, Мадин был их сыном, родным, а я… Кем был я в этой семье? Для своих родителей?

Никто. Я был никем. И мне всю жизнь показывали это. Мне всю жизнь указывали на мое место. У ног Мадина. Я был его верным, но дурным псом. Беспородным и глупым.

Я всегда чувствовал себя чужим, только не думал, что так оно на самом деле и есть. Хотя, догадаться можно было. И дело было даже не в том, что в детстве нам оказывали разное количество внимания и времени, что относились по-разному, я и сам был тяжелым подростком, доставлял родителям много хлопот. Что уж там говорить, я был не без греха. Но меня даже не подпустили к семейному делу. На меня не было записано ровным счетом ни одной вещи. Мне давали всем пользоваться. Но только так, чтобы в любой момент это можно было забрать назад. Как они, собственно говоря, и сделали.

Интересно было, а знал ли обо всем этом Мадин? Что мы не родные? Может быть, поэтому он всегда был так снисходительно презрителен в отношении меня? Именно эти вопросы я и задал матери. На следующий день, когда немного пришел в себя, напился и протрезвел с утра. Задал их по телефону, потому что увидеться он со мной так и не захотела.

— Что ты хочешь услышать? Слова раскаяния? Ты хочешь от меня покаяния?

— Только правду.

— Я уже все объяснила, — сухо выдала мать. Голос ее показался мне стальным, холодным, разрезающим воздух. — Мы с твоим отцом долго не могли иметь детей. Врачи ставили один и тот же диагноз и практически не давали нам никаких шансов. А он хотел детей. Сына, наследника. И в какой-то момент, спустя несколько лет отчаянных попыток, мы решились. Взяли тебя из детдома. И практически сразу пожалели.

— Почему?

— Потому что поняли, что не родная кровь родной никогда не станет. Мы ошиблись, но назад тебя уже не взяли. Мы хотели тебя вернуть, но нам пригрозили скандалом, а портить репутацию в нашем случае…

— Вышло бы себе дороже.

— Именно. Поэтому мы вынуждены были оставить тебя. Старались свыкнуться, принять тебя, как своего. Но…

— Затем у вас появился родной сын. Такой желанный. Долгожданный.

— Верно. Мадин стал подарком небес, — голос матери тут же потеплел, в нем зазвенели нотки радости, гордости, счастья. Со мной говорили будто бы два разных человека. — Мы с отцом оказались вознаграждены за наши многолетние страдания.

— А я оказался не нужен еще больше, чем раньше.

— Ты был ошибкой, — абсолютно спокойным голосом сообщила мне мать. — Но тебя уже не исправить, не вычеркнуть.

— Почему же? Вы вычеркнули.

— Прошлого не изменить.

— Я до такой степени был для вас ненавистным?

— Пойми, Заур, нам и без того было тяжело. Было тяжело принять неродного ребенка, а уж когда ты подрос… Вспомни, как ты себя вел, каким несносным ты был. Столько головной боли доставлял, о, Аллах, я из-за тебя раньше времени поседела, ты же ни дня спокойно прожить не давал!