– Да, мы с Лидией действительно проснулись вот в таком виде не далее как пару часов назад, - сказал спокойно, обращаясь преимущественно к Цветковой. Говорил размеренно, хотя внутри все клокотало от гнева.
– Но я могу поклясться чем угодно - ни я, ни Арбузова не помним, как очутились в таком… интересном положении. Мало того, мы уже побывали в лаборатории, где сдали анализы крови, ну и не только… Потому что нас чем-то опоили. Подсыпали в кофе.

Я понимал, как сюрреалистично это звучит. И будь я на месте Алины, сделал бы то же самое, что и она сейчас - скептически хмыкнул бы. Но ведь говорил я при этом чистую правду!

– Рассказывай, что вообще ты делал в моем кабинете в такую рань?
– потребовал я ответа от Николая.

Он переглянулся с Алиной. Они как будто молчаливо обменивались невысказанными вопросами, говорить Пол-литре на заданную мною тему или нет.

– Лида не подходила к телефону, - все же сказал он после паузы.
– Я не спал всю ночь… А потом поехал в офис. По пути купил новый кактус, хотел сделать сюрприз. Пришел в приемную… а там… Лидия всегда все аккуратно убирает…

Он снова всхлипнул, и пока мы не получили очередной Ниагарский водопад, я поторопил Колю:

– Дальше!

Он посмотрел на меня зло, но все же продолжил:

– А тут на столе у нее не прибрано. А из вашего кабинета всхрап послышался. Ну я и заглянул.

Он сцепил зубы и кивнул на телефон. Все было ясно. Застав свою невестушку в неглиже возле голого босса, то есть, меня, Николай сделал несколько снимков. Видимо, чтобы у него были доказательства измены. Ну а следом дождался Цветкову и предъявил ей фотографии. Прекрасно.

– Я повторю то, что уже сказал - нас чем-то опоили. Потом раздели и перетащили на диван. Мы с Лидой ни черта не помним. Но между нами ничего не было!

Я сказал эту фразу и тут же о ней пожалел. Коля вновь встретился взглядом с Алиной, после чего Цветочек выдала:

– Так если не помните, может, все же что-то было?

Она задала этот вопрос холодным тоном, после чего, чеканя каждый шаг, прошла к выходу из кабинета. Следом за ней устремился Николай, оставив нас с Арбузовой вдвоем.

– Константин Павлович… Что же делать?
– шепнула секретарша после чего, скривившись, заревела.

– Что делать, что делать… - мрачно ответил я ей.
– Не рыдать - это первое. А второе - будем собирать доказательства и вообще попытаемся выстроить картину того, что же с нами сделали и главное, зачем.

Впрочем, ответ на последний вопрос у меня имелся. И тому, кто все это задумал, было несдобровать.

– Увольте меня немедленно! 

Я стояла у стола кадровика фирмы - тощего, непропорционально высокого человека, который в своем массивном кресле выглядел довольно странно: не по-мужски хрупким, зато - весьма твердым. В том, что касалось выполнения правил, во всяком случае.

– Алина Николаевна, я в который раз вам говорю - две недели…

Я мгновенно вспыхнула от гнева, как спичка. Нависнув над этой тщедушной фигурой, зло процедила:

– С моей последней просьбы меня уволить как раз прошли уже эти чертовы ваши две недели!

– Но вы тогда не написали заявления…

Семен на всякий случай отодвинулся от меня подальше, явно опасаясь - и вполне справедливо - за свою безопасность, ибо в моем взгляде отчетливо читалось желание убивать.

– Я напишу его сейчас, - проговорила вкрадчиво, - и поставлю на нем дату двухнедельной давности, а вы наконец выпустите из своего плена мою трудовую книжку!

От подобного предложения у несчастного кадровика аж челюсть возмущенно отвисла.

– Это невозможно!
– тут же раскудахтался он, да так нервно, что очки, сползшие с носа, ему пришлось ловить зубами.
– Это же вопиющее нарушение!

– Мне плевать, - отрезала я.
– Или вы увольняете меня прямо сейчас, или я…

Я пошарила глазами по его небольшой каморке, выискивая, какую такую страшную угрозу можно было бы обрушить на Семеновскую голову. Взять в плен личные дела сотрудников? Пригрозить поджечь архив?

Но тут мой взгляд остановился на его столе. Ага, вот и нашлось слабое место господина Байкалова.

Я выбросила руку вперед, стремительно хватая небольшую статуэтку кошки - одну из множества ей подобных, выставленных на рабочем месте, как особый предмет гордости.

– Или вы подписываете сейчас мое проклятое заявление, - выдохнула с самым грозным видом, на который только была способна, - или этому чудесному экземпляру - конец!

Я замахнулась рукой, в которой держала пленника, так, чтобы было ясно - одно неосторожное слово или движение со стороны кадровика - и я разобью статуэтку об пол.