Батя что-то отвечал, но я пропустил это мимо ушей. Нигде раньше не слышал, чтобы советских детей отправляли лечиться в Японию. Но, раз они здесь, значит отправляли. И отправляют. Зато слышал историю, как какому-то КГБшнику не выделили триста долларов на лечение ребенка, и в итоге он стал предателем. Нет, предательство никаким оправданием не перекроешь, но почерк Родины узнаю.

– Сын? – Окликнул меня батя, вернув в реальность.

– А? – Вздрогнул я, – Да, поговорю конечно.

Менеджер провел нас по коридору на второй этаж, где располагалось ожоговое отделение. Позвонил во входную деврь, нам открыли. Около одной из палат сидели двое – стройная симпатичная женщина лет двадцати пяти с бледным интеллигентным лицом, в чёрной юбке и бело-зеленой блузке в горошек и хмурый мужик в рубахе в бело-коричневую полоску с коротким рукавом лет сорока. У обоих на лице следы многодневного горя. Сглотнув ком, подошел к ним:

– Здравствуйте.

– Здравствуй, мальчик, – Не глядя на меня, машинально ответила женщина тусклым, безжизненным голосом. Поняв, что что-то тут не так, удивленно посмотрела на меня.

– Меня зовут Иоши, знаю русский язык, меня попросили с вами поговорить, – Представился я, старательно «эл»-кая.

– Наконец-то! – Вздохнула женщина, – Приходил тут врач, пыталась с ним поговорить, но… – Она махнула рукой, – Меня Людой зовут, Людмила Леонидовна, – Представилась она, – А это Федор Петрович, – Кивнула она на безучастно глядящего в стену напротив мужика.

– Что у вас случилось? – Спросил я, усаживаясь на скамейке рядом.

– Дети у нас в начале июня обгорели в поезде. Мама с Танюшей в санаторий поехали, – Видимо, неверно поняв мой вопрос, начала она рассказывать, – Нам этот санаторий профсоюз каждый год дает, как чернобыльникам. Я часы в музыкальной школе взяла. Немного совсем – сольфеджио, историю музыки. А потом ещё и домбра подвернулась в доме культуры. Так я осталась, а мама с Танечкой поехали, – Зачастила женщина, пользуясь возможностью наконец-то выговориться. На ее глазах показались слезы, она всхлипнула, и менеджер протянул ей салфеточку.

– Спасибо, – Поблагодарила она и продолжила: – А потом соседка прибегает с утра да говорит, что поезд загорелся. Миша с первого этажа на машине туда поедет. Так я в чем была, так в машину и села, – Она замолчала, вытирая слезы.

– Танечку потом в реанимации нашли, а маму в морге опознавали. Но вы не думайте, – Посмотрела она на меня с вымученной улыбкой, – Завод всё оплатил. И машину дал, и могилу на кладбище, и поминки организовал. А у Танечки попа вся обгорела, спина, ножки маленько, волосики на голове. Сюда, в Японию отправили. У нее сепсис начался, благо тут медицина хорошая, уже и не горит. Спит много, пьет, все хорошо будет, – Слабо улыбнулась она.

– А он вообще не говорит, – Кивнула она на соседа, – Сидит в комнате, как сыч, либо с сыном в палате. У него вся семья погибла, только вот сынок остался. Поехали на похороны, а он ремонт делал в квартире. Таким вот образом живым остался. А у сына там аж 70 % ожога. У моей 50, а у него аж 70! – Всхлипнула она, – Кто же знал, что такое случится?

– А мы сами из-под Калинковичей, – Продолжила рассказывать женщина, – Это Гомельская область, Белоруссия, возле Польши. Муж строителем работал, дом был, хозяйство. А потом нас отселили – Стёпа мой чаэсник. Онкология два года назад случилась. Что-то с кровью. Радиация, сами понимаете. В Боровлянах лежал. Очень быстро умер. Так мы с Танюшей к матери поехали. У нее в Уфе двухкомнатная квартира. Отчим-то мой уже помер, так мы в одной комнате жили, мама в другой, а тут вон какая беда случилась.

– Какой ужас, – Не смог найти я ответа лучше, полностью раздавленный чудовищным рассказом.

– Чего уж теперь, – Всхлипнула она, – Лишь бы с детьми все хорошо было.

– Сын, ну что там? – Не выдержал батя.

– Знаешь, отец, наши семейные проблемы по сравнению с судьбой этих людей – ничто, – Ответил я.

– Мы здесь по просьбе уважаемого менеджера, – Напомнил батя о цели визита.

– Вот этот мужчина, – Показал я рукой на менеджера, – Зам главврача больницы. Он говорит, что посольство пару дней назад перестало платить за ваше проживание.

Федор Петрович сжал кулаки, но промолчал. Людмила же потускнела и безнадёжно прошептала:

– У нас совсем нет денег.

– Не волнуйтесь, сейчас все решим, – Как можно мягче ответил я и поднялся на ноги: – Бать, можно тебя на пару слов наедине?

Отведя отца подальше от менеджера, кратко объяснил ситуацию.

– Так что давай снимем им квартиру, – Подвел я итог.

– Зачем? – И, прежде чем я успел порваться и наорать на него за бессердечность, поясил: – Я свяжусь с благотворительным фондом «Хонды», они обо всем позаботятся. Телевидение подключим – и людям поможем, и "Хонде" реклама.

Меня немного передернуло от цинизма, но плевать! Вонючие посольские совсем мышей не ловят – ну нет денег, поставь пару раскладушек в посольстве, жалко три квадратных метра площади чтоли? Империя гниет и разлагается, но дипломатический скандал без внимания не оставит – полетят головы.

– Звони.

Оставив батю общаться с менеджером, вернулся к соотечественникам.

– Все в порядке, не переживайте, вон тот мужчина в очках, – Кивнул я на батю, – Мой отец. Он обо всем позаботится. Скоро приедут люди из благотворительного фонда и телевидение.