– Над этим надо подумать, - солидно сказал он.
– Дайте мне время. Я должен допросить Локтева. Он и сообщит вам мое решение.

– Так, - согласился Самойлов, вставая и укладывая свои курительные принадлежности в карман пиджака; выкурил он одну папиросу, но дыма сделал столько, как будто курили пятеро.
– Значит, я - жду. Будемте знакомы!

Мягко пожав руку Самгина, он походкой очень усталого человека пошел в прихожую, бережно натянул пальто, внимательно осмотрел шапку и, надев ее, сказал глухо:

– Время-то какое подлое, а? Следите за литературой? Какова? Погром вековых традиций...

И повернулся к Самгину широкой, но сутулой спиною человека, который живет, согнув себя над книгами. Именно так подумал о нем Самгин, открывая вентиляторы в окне и в печке.

"Ослепленный книжник. Не фарисей, но - наивнейший книжник. Что же я буду делать?"

Самгин был уверен, что этот скандал не ускользнет от внимания газет. Было бы крайне неприятно, если б его имя оказалось припутанным. А этот Миша - существо удивительно неудобное. Сообразив, что Миша, наверное, уже дома, он послал за ним дворника. Юноша пришел немедля и остановился у двери, держа забинтованную голову как-то особенно неподвижно, деревянно. Неуклонно прямой взгляд его одинокого глаза сегодня был особенно неприятен.

– Проходите. Садитесь, - сказал Самгин не очень любезно.
– Ну-с, - у меня был Самойлов и познакомил с вашими приключениями... с вашими похождениями. Но мне нужно подробно знать, что делалось в этом кружке. Кто эти мальчики?

Миша осторожно кашлянул, поморщился и заговорил не волнуясь, как бы читая документ:

– Собирались в доме ювелира Марковича, у его сына, Льва, - сам Маркович - за границей. Гасили огонь и в темноте читали... бесстыдные стихи, при огне их нельзя было бы читать. Сидели парами на широкой тахте и на кушетке, целовались. Потом, когда зажигалась лампа, - оказывалось, что некоторые девицы почти раздеты. Не все - мальчики, Марковичу - лет двадцать, Пермякову - тоже так...

– Пермяков - сын владельца гастрономического магазина?
– спросил Самгин.

– Да, - сказал Миша, продолжая называть фамилии.

Было очень неприятно узнать, что в этой истории замешан сын клиента.

Самгин нервно закурил папиросу и подумал:

"Если этого юношу когда-нибудь арестуют, - он будет отвечать жандарму с такой же точностью".

– Сколько раз были вы там?
– спросил он.

– Три.

– Вас эти забавы не увлекали?

– Нет.

– Будто бы?

– Нет. Я говорю правду.

Самгин, испытывая не очень приятное чувство, согласился: "Да, не лжет". И спросил:

– Ведь это - кружок тайный? Что же, вас познакомили сразу со всеми, поименно?

– Пермякова и Марковича я знал по магазинам, когда еще служил у Марины Петровны; гимназистки Китаева и Воронова учили меня, одна - алгебре, другая - истории: они вошли в кружок одновременно со мной, они и меня пригласили, потому что боялись. Они были там два раза и не раздевались, Китаева даже ударила Марковича по лицу и ногой в грудь, когда он стоял на коленях перед нею.

Ровный голос, твердый тон и этот непреклонно прямой глаз раздражали Самгина, - не стерпев, он сказал:

– Вы отвечаете мне, как... судебному следователю. Держитесь проще!

– Я всегда так говорю, - удивленно ответил Миша. "Он - прав", согласился Самгин, но раздражение росло, даже зубы заныли.

Очень неловко было говорить с этим мальчиком. И не хотелось спрашивать его. Но все же Самгин спросил:

– Кто вас бил?

– Пермяков и еще двое взрослых, незнакомых, не из кружка. Пермяков самый грубый и... грязный. Он им говорил: "Бейте насмерть!"

– Ну, я думаю, вы преувеличиваете, - сказал Самгин, зажигая папиросу. Миша твердо ответил:

– Нет, Китаева тоже слышала, - это было у ворот дома, где она квартирует, она стояла за воротами. Очень испугалась...

– Почему вы не рассказали все это вашему учителю?
– вспомнил Самгин.

– Не успел.

Миша ответил не сразу, и его щека немножко покраснела, - Самгин подумал:

"Кажется - врет".

Но Миша тотчас же добавил:

– Василий Николаевич очень... строго понимает все... "Вот как?" подумал Самгин, чувствуя что-то новое в словах юноши- - Что же вы намерены привлечь Пермякова к суду, да?

– Нет!
– быстро и тревожно воскликнул Миша.
– Я только хотел рассказать вам, чтоб вы не подумали что-нибудь... другое. Я очень прошу вас не говорить никому об этом! С Пермяковым я сам...
– Глаз его покраснел и как-то странно округлился, выкатился, - торопливо и настойчиво он продолжал: - Если это разнесется - Китаеву и Воронову исключат из гимназии, а они обе - очень бедные, Воронова - дочь машиниста водокачки, а Китаева портнихи, очень хорошей женщины! Обе - в седьмом классе. И там есть еще реалист, еврей, он тоже случайно попал. Клим Иванович, - я вас очень прошу...