– Знаешь, все-таки самое меткое и грозное, что придумано, - это классовая теория и идея диктатуры рабочего класса.

Самгин, наклонив голову, взглянул на него через очки, но Дронов уже лег, натянул на себя одеяло.

"Обиделся, - решил Самгин, погасив огонь.
– Он стал интереснее и, кажется, умней. Но все-таки напрасно я допустил его говорить со мною на "ты".

– Смешно, - сказал Дронов.

– Что?

– Человек, родом - немец, обучает русских патриотизму.

Помолчав, а затем уступая желанию оборвать Дронова - Самгин сказал сухо и докторально:

– Струве имеет вполне определенные заслуги пред интеллигенцией: он первый указал ей, что роль личности в истории - это иллюзия, самообман...

– А - еще что?
– спросил Дронов, помолчав. "А еще - он признал за личностью право научного бесстрастного наблюдения явлений", - хотел сказать Самгин, но не решился и сказал сонным голосом:

– Поздно. Давай уснем...

Дронов, не уступая, лежа на боку и размешивая пальцем сумрак, говорил ядовито, повысив голос:

– Роль личности он отрицал, будучи марксистом, а затем, как тебе известно, перекрестился в идеализм, а идеализм без индивидуализма не бывает, а индивидуализм, отрицающий роль личности в жизни, - чепуха! Невозможен...

Самгин не ответил ему, но подумал, засыпая:

"Я мало читаю по вопросам философии".

– Москва!
– разбудил его Дронов, одетый в толстый, мохнатый костюм табачного цвета, причесанный, солидный.

– Завтракаем в "Московской", в час?
– предложил он.

– Если успею, - сказал Самгин и, решив не завтракать в "Московской", поехал прямо с вокзала к нотариусу знакомиться с завещанием Варвары. Там его ожидала неприятность: дом был заложен в двадцать тысяч частному лицу по первой закладной. Тощий, плоский нотариус, с желтым лицом, острым клочком седых волос на остром подбородке и красненькими глазами окуня, сообщил, что залогодатель готов приобрести дом в собственность, доплатив тысяч десять двенадцать.

– Не больше?
– спросил Самгин, сообразив, что на двенадцать тысяч одному можно вполне прилично прожить года четыре. Нотариус, отрицательно качая лысой головой, почмокал и повторил!

– Не больше.

Нотариус не внушал доверия, и Самгин подумал, что следует посоветоваться с Дроновым, - этот, наверное, знает, как продают дома. В доме Варвары его встретила еще неприятность: парадную дверь открыла девочка подросток - черненькая, остроносая и почему-то о радостью, весело закричала:

– Варвары Кирилловны дома нет, в Петербург уехали! Радость ее показалась Самгину неприличной, он строго сказал:

– Варвара Кирилловна - померла!

– Господи, - тихонько произнесла девочка, но, отшатнувшись, спросила: - А может, вы врете?
– И тотчас же визгливо закричала: - Фелицата Назарна!

Явилась знакомая - плоскогрудая, тонкогубая женщина в кружевной наколке на голове, важно согнув шею, она молча направила стеклянные глаза в лицо Самгина, а девчушка тревожно и торопливо говорила, указывая на него пальцем:

– Он говорит - померла Варвара-то Кирилловна.

– Мне ничего неизвестно, - сказала женщина, не помогая Самгину раздеться, а когда он пошел из прихожей в комнаты, встала на дороге ему.

– Позвольте-с, как же это...

– Подите прочь, - крикнул Самгин.
– Что вы - не знаете меня?

– Знаю-с, но - не могу...

И, отступив на шаг в сторону, деревянным голосом скомандовала:

– Анка, позвони в участок, чтобы Мирон Петрович пришел.

– Вы-дура!
– заявил Самгин.- Я вас выгоню,- крикнул он и тотчас устыдился своего гнева, а женщина, следуя за ним по пятам, говорила однотонно и убийственно скучно:

– Если право имеете - можете и выгнать, а ругать не имеете права. Я служащая, мне поручено имущество.

– Но ведь вы же знаете, кто я, - миролюбиво напомнил Самгин.

– Я Варваре Кирилловне служу, и от нее распоряжений не имею для вас...
– Она ходила за Самгиным, останавливаясь в дверях каждой комнаты и, очевидно, опасаясь, как бы он не взял и не спрятал в карман какую-либо вещь, и возбуждая у хозяина желание стукнуть ее чем-нибудь по голове. Это продолжалось минут двадцать, все время натягивая нервы Самгина. Он курил, ходил, сидел и чувствовал, что поведение его укрепляет подозрения этой двуногой щуки.

"Если ее оставить даже на сутки - она обворует", - соображал он.

Наконец пришел толстый, чернобородый помощник пристава, молча выслушал стороны и сказал внушительным басом:

– Как юрист, вы должны бы предъявить удостоверение врача или больницы о смерти.

– Удостоверение оставлено мною у нотариуса, можете справиться.

– Не обязаны, - сказал полицейский, вздохнув глубоко и прикрывая ресницами большие черные глаза на лице кирпичного цвета.

– Я оплачу хлопоты, - сказал Самгин, протянув ему билет в двадцать пять рублей.