– Что же? Очень хорошо. Я - рад помочь коллеге. Иван Матвеич подробно рассказал мне... Я отберу дела, которые требуют... То есть несколько залежались... Пожалуйста.

Он смотрел на Самгина растерянно, даже как будто испуганно, выдувал воздух носом, вздыхал, вытирал глаза платком.

– Познакомил бы вас с женой, но она поехала в Новгород, там - какая-то церковь замечательная. Она у меня искусством увлекается, теперь искусство в моде... молодежь развлекаться хочет, устала от демонстраций, конституции, революции.

Он пугливо зашевелился в кресле, наморщил нос, сбросив с него пенснэ, и поспешно добавил:

– Я, конечно не отрицаю... Но "делу время, а потехе - час". Вот наступил час потехи. Это - нормально.

Было в нем, в костюме и в словах, что-то неряшливое, неуверенное, а вокруг его, в кабинете, неуютно, тесно, стоял запах бумажной пыли.

– Письмоводитель у меня - Миронов, юноша неглупый, милейший, хотя бездельник. Вот-с.

Он устало вздохнул и посмотрел на Самгина так, что тот понял:

"Уйди. Надоел ты мне".

Когда Самгин пришел знакомиться с делами, его встретил франтовато одетый молодой человек, с длинными волосами и любезной улыбочкой на смуглом лице. Прищурив черные глаза, он сообщил, что патрон нездоров, не выйдет, затем, указав на две стопы бумаг в синих обложках с надписью "Дело", сказал:

– Это он предлагает вашему вниманию. Я вам не нужен?

– Нет.

Юноша шаркнул ногой по полу, исчез, а Самгин, развернув "Дело о взыскании крестьянами Уховыми Иваном и Пелагеей с пот. почет, гражданина Левашова убытков за увечье", углубился в изучение дела. Оказалось, что гражданин, проезжая на паре собственных лошадей, переломил крестьянину ногу, помял ребра и причинил сотрясение мозга, вследствие чего крестьянин Алексей Ухов, ломовой извозчик, - помер. Отец и жена умершего желают получить с гражданина 5000 рублей. Дело рассматривалось в окружном суде, в иске отказано, подана апелляция. Из полицейского протокола Самгин увидал, что иск - безнадежен. На обороте дела он прочитал подсчет гонорара, полученного Прозоровым: 140 р.

"Дело о нарушении контракта фабрикантом Келлер..."

За спиною Самгина открылась дверь и повеяло крепкими духами. Затем около него явилась женщина среднего роста, в пестром облаке шелка, кружев, в меховой накидке на плечах, в тяжелой чалме волос, окрашенных в рыжий цвет, румяная, с задорно вздернутым носом, синеватыми глазами, с веселой искрой в них. Ее накрашенный рот улыбался, обнажая мелкие мышиные зубы, вообще она была ослепительно ярка.

– Елена Викентьевна, - сказала она, протянув коротенькую пухлую ручку, и пригласила Самгина завтракать.

Завтракали очень разнообразно и вкусно. Пили водку пополам с "пикон", пили вино, и Клим Иванович Самгин с удовольствием узнал немало интереснейших новостей из жизни высших сфер.

Первая из них: посланник Соединенных Штатов Америки в Париже заявил русскому послу Нелидову, что, так как жена графа Ностиц до замужества показывалась в Лондоне, в аквариуме какого-то мюзик-холла, голая, с рыбьим хвостом, - дипломатический корпус Парижа не может признать эту даму достойной быть принятой в его круге.

– Вы понимаете, какой скандал? Ностиц. Он, кажется, помощник посла. Вообще - персона важная. Нет - вы подумайте [о] нашем престиже за границей. Послы - женятся на дамах с рыбьими хвостами...

Она засмеялась звонко, "рассыпчатым" смехом, очень приятным, а затем сообщила, что у молодой царицы развивается истерия и - нарывы на ногах.

– Все это - последствия ее ненормальных отношений с Вырубовой. Не понимаю лесбианок, - сказала она, передернув плечами.
– И там еще - этот беглый монах, Распутин. Хотя он, кажется, даже не монах, а простой деревенский мельник.

Она со вкусом, но и с оттенком пренебрежения произносила слова "придворные сферы", "наша аристократия", и можно было подумать, что она "вращалась" в этих сферах и среди аристократии. Подчеркнуто презрительно она говорила о министрах:

– Все какие-то выскочки с мещанскими фамилиями - Щегловитов, Кассо... Вы не видали этого Кассо? У него изумительно безобразные уши, огромные, точно галоши. А Хвостов, нижегородский губернатор, которого тоже хотят сделать министром, так толст, что у него автомобиль на особенных рессорах.

Сидели в большой полутемной комнате, против ее трех окон возвышалась серая стена, тоже изрезанная окнами. По грязным стеклам, по балконам и железной лестнице, которая изломанной линией поднималась на крышу, ясно было, что это окна кухонь. В одном углу комнаты рояль, над ним черная картина с двумя желтыми пятнами, одно изображало щеку и солидный, толстый нос, другое - открытую ладонь. Другой угол занят был тяжелым, черным буфетом с инкрустацией перламутром, буфет похож на соединение пяти гробов.