Шаман громко храпел, положив руку с откушенным пальцем на свою спящую супругу.

Наступила ночь, которая оказалась последней моей ночью в стойбище.

Я услышал лай собак. Собаки явно лаяли на кого-то постороннего, чужого. Потом послышались шаги. В чум вошла Офелия и сказала тихо, чтобы не разбудить шамана и шаманшу:

– Молчи, если не хочешь попасть в огонь, как твои бездарные предшественники.

32

Послышались упругие женские шаги. Половица скрипнула. Дверь открылась. Вошла Офелия, в одной руке держа медный чайник, а в другой сковородник со сковородой, на которой шипела яичница-глазунья. Эта глазунья на шипящей сковородке, незыблемая как негодующий голос соседки, служила ярким опровержением того, о чем рассказывалось в предыдущей главе.

Острый Колин интеллект лихорадочно работал, чтобы перебросить логический мостик между яичницей на сковороде и поведением шамана, оставшегося... Где? На дне сна или невозможной истинно загадочной действительности?

– Вставай, - сказала Офелия.
– Я чай подогревать не пойду. Ты слышал, что говорила соседка?

– Что-то о примусе. О том, что он коптит.

– Если бы только о примусе. О старухах говорила.

– О каких старухах?

– О тех двух, что дежурили на лестнице. Исчезли старухи. Неизвестно куда пропали. Из угрозыска ходят. Ищут.

– А при чем тут мы?

– Она, эта склочница, считает, что мы причастны к делу. Подозрительно себя ведем. Куда-то исчезали. И наше исчезновение совпало с исчезновением двух старух.

– Но мы ведь вернулись.

– А старух-то нет. Где они?

– Обожди! Обожди! Где же я видел старух? На Садовой видел в гоголевском Петербурге, когда я был коллежским асессором. Я еще гадал, как они попали туда. С твоей помощью?

– Нет! Нет! Ты меня в это дело не впутывай. Не впутывай ради бога. Я к этому не имела никакого отношения.

– Но это было или этого не было?

– Не впутывай ты меня в это дело.

– В какое дело?

– Исчезли обе старухи. Этим занимается сейчас угрозыск. А как мы объясним свое отсутствие?

– А мы разве отсутствовали?

– Как ты думаешь? Нас не было здесь два с половиной месяца. Если нас станут допрашивать, что ты ответишь, как объяснишь?

– Я не умею врать. Скажу, что было.

– Но ведь ты сам не уверен, что это было.

– А ты уверена?

– Я не хочу отвечать на этот вопрос. Не хочу!

– А как быть со старухами? Я ведь их видел. Как они попали туда?

– Наверно, следили за нами. Были на очень близком расстоянии. А я не заметила.

– А вернуть их оттуда нельзя?

– Трудно. Но, конечно, можно. А если они вернутся, ты думаешь, они станут молчать?

– Не думаю. Они сплетницы.

– Вот потому я и прошу, не впутывай меня в это дело. Садись лучше есть яичницу. А чай греть я не пойду. Он остыл. Но ноги моей больше не будет на этой кухне. Она говорит, что я погубила этих старух, и не говорит, а кричит. Окно открыто. И весь дом слышал.

– Но обожди, не горячись. Люди живут в обыденном мире, где все подчинено законам логики и здравого смысла. Угрозыск пусть разыскивает пропавших старух. На то он и угрозыск. А при чем тут мы? Мало ли в чем квартирная склочница может нас обвинить!

Сказав это, Коля сел есть яичницу. В голове его мелькнула мысль о том, что он много дней не ел и не пил, однако не только не умер с голода, но даже, кажется, не похудел.

Он взглянул в зеркало, и зеркало подтвердило, что он нисколько не изменился.

– Ты говоришь, - спросил он Офелию, - что мы отсутствовали два с половиной месяца? А где мы были?

– Для чего ты об этом меня спрашиваешь?

– Хочу знать правду.

– А зачем тебе ее знать? Все равно научно ты ее не сможешь обосновать. А раз она научно не обоснована, то какая же она правда? И кто ей поверит? Думаешь, в угрозыске поверят?

– Сейчас я спрашиваю не для угрозыска, а для себя. Мне казалось, что это был сон.

– И мне тоже иногда кажется. Но посуди сам, разве может сон продолжаться два с половиной месяца?

– Мне легче допустить, что я впал в летаргию, чем признать, что я был деревянным тунгусским божком.

Так начался и так прошел их первый день после возвращения из путешествия.

33

А после первого дня наступил второй, третий, четвертый. Коля снова погрузился в то, что в обыденной жизни, в жизни без больших и значительных событий, мы обычно не замечаем. И называют это безличными словами: неделя, декада, месяц.

Впрочем, не испытывают ли то же самое все люди, возвратившиеся домой в привычный и давно заведенный уклад жизни из интересной командировки или отпуска?