Улыбка с его лица сползла – он вообще уставал улыбаться так много и так часто. Улыбаться, когда ругают, улыбаться, когда бьют, улыбаться, когда хочется плакать. Улыбаться, чтобы выжить на этом проклятом всеми богами острове, куда он не просился.

Пятый погладил жетон на груди с выбитыми символами – «порядковый номер, круг, доступ и…слежка».

Он так и не решил насчет Шестнадцатого – это новая игра Наставников, или реальный ученик. Вполне возможно, что нового игрока ввели в середине обучающего процесса, чтобы посмотреть, что будут делать ученики – как взаимодействовать и какие коалиции строить, но тогда почему такого слабого?

Пятый снова погладил жетон на груди.

Если бы он был уверен, что Шестнадцатый такой же, как он – случайно попавший сюда, который хочет того же самого – выжить, они могли бы составить «двойку». «Двойку худших» – Пятый хмыкнул про себя. Если он был уверен, что новый ученик не очередная проверка, он бы сказал ему, что каждое сказанное им слово – записывается жетоном и передается Наставникам – именно поэтому они точно знают, что в каждое мгновение происходит на острове.

Он бы рассказал, что даже то, куда Шестнадцатый ходит за день – записывается все в виде карты. Чтобы управлять умами – нужно изучать, и их изучали тщательно. Это не считая поверхностной проверки менталистами раз в четыре декады.

Пятый вздохнул, прикусывая губу.

Решения он так и не принял. Быстрый ум, странное воспитание, странные принципы – Шестнадцатый ходил, как чернь, но при этом использовал приборы, как сир, а писал, как Наследник клана. При этом он не знает элементарных вещей, как будто вырос в лесу или пустыне. То, что им показали маги памяти – кусочки, мозаика воспоминаний Шестнадцатого, не сделала его понятнее и ближе. Наоборот. Многих забрали на остров в детстве, и, проведя тут десять зим, они не покидали его никогда. А Шестнадцатый был чужим. Чуждым, из того мира, который был потерян для каждого из них.

Друг или враг? Кем станет для него Шестнадцатый? Врагов у него и так достаточно – и ещё один новый не изменит расклад, а вот друзей…

Пятый вздохнул. Притворяться иногда так утомительно. Он бы хотел иметь кого-то, с кем можно молчать. Не говорить – нет, за каждое слово придется платить. Молчать. Глядя глаза в глаза. И знать, что тебя понимают и принимают.

Если бы он был уверен, что Шестнадцатый обычный ученик, он бы рассказал ему негласные правила поведения, рассказал, чего опасаться, чего избегать и каких ошибок не делать.

– Великий спаси и сохрани, и огради от всякого зла… – протянул Пятый нарочито громко, нараспев, качнувшись из стороны в стороны, когда Седьмой ученик проходил прямо под крышей, на которой он пристроился.

Да, он бы рассказал. И помог. Он же не плохой. Нет, не плохой. Это остров его таким сделал.

Но пока слишком мало времени для наблюдения – прошла всего декада, и слишком много странностей. Он – подождет. Будет наблюдать, изучать и – провоцировать. Может быть…

Пятый осекся, чтобы не спугнуть мысль, которая теплой птицей забилась в груди. Чтобы не испортить. Когда чего-то хочешь так сильно, что страшно даже думать об этом.

Может…может Великий на самом деле услышал его молитвы и послал ему то, о чем он так давно просил?

Обедать одному Косте не понравилось.

Пятый – раздражал, но за декаду он как-то незаметно привык к назойливому и постоянному вниманию рядом, и сейчас, сидя в одиночестве за большим столом, чувствовал себя голым. Столы были рассчитаны на троих – и ученики сидели по трое, двое или пятеро, сдвинув пару столов вместе.

Коста развернул салфетку, тщательно расправил на коленях и опустил руки в чашу с теплой водой, чтобы вымыть руки – после первого дня куратор Сейши сделал ему строгий выговор за манеры, проявленные за столом, и заставил заучить десятистраничный пергамент с основами этикета. Наизусть. И сообщил, что в следующий раз, если поведения личного ученика будет не подобающим, он лишиться обеда или ужина.

Кормили тут вкусно, и Коста с большим трудом удерживался от того, чтобы не тащить остатки обеда в комнату и не прятать в тумбу. За это Сейши обещал отдельное и очень строгое наказание: «Привычки нищего нужно выбивать из натуры палками и наказаниями, иначе будет слишком поздно».

Разговаривать за едой было запрещено – и только стук приборов и шелест салфеток, нарушали царившую в столовой тишину.

Коста тихо вздохнул – Пятый умудрялся переговариваться даже тут, рисуя иероглифы соусом на тарелке и требовательно стучал по краю пиалы в ожидании ответа.

Пятый ставил его в тупик. То, как вел себя, как подавал, как действовал, все это не укладывалось в то, каким его видел Коста. Точнее, каким его видела кисть.

Тушь никогда не врет. Лист белый – тушь черная. Линию, нарисованную единожды не исправить. Пергамент не дает вторых шансов. На портретах учеников, которые Коста тщательно собирал неделю, Пятерка выглядел иначе.