– Где сегодня все? Почему тут так пусто?

– В академии проходят соревнования, сейчас все там.

– Ты, как всегда, убежал и заперся в кабинете. Как от тебя разит табачным дымом. Сколько уже можно курить этот ужасный дешевый табак? – Райнхольд сморщился так, будто ему предложили грецкий орех, который он терпеть не мог.

– О вкусах не спорят…

– Побудь с Марком, я дойду до других корпусов.

– Но… – Райнхольд успел выскочить из здания раньше, чем Викториан начала оправдываться. – Что за человек? – вопрос повис в воздухе.

– Вы не любите моего отца, – прямолинейность Марка заставляла волноваться Корлеоне, хотя проницательность восхищала.

– У нас с твоим папой тяжелые отношения. Однако положение вещей заставляет меня проявлять уважение и учтивость.

– Прям как в армии: солдат проявляет уважение перед генералом! – восторженно подметил Марк, гордившийся важностью своего отца.

– Почти… только вот я не солдат.

– Вы – верховный советник Аррата.

– Верно! – теперь Викториан говорил с Марком как с равным себе. – Откуда тебе известно так много про Аррату? Ты еще мал для всего этого…

– Мой отец так не считает. Почему вы его не любите? Папа сделал вам что-то плохое?

– И да… и нет. Наши взгляды на некоторые вопросы различаются, что тормозит мои исследования и научные изыскания.

– Какой наукой вы занимаетесь? – Марка всегда интересовали ученые; мальчик видел в них бесконечный источник знаний и мудрости, любовь к которым ему привили в раннем детстве.

– Многими.

– Это не ответ, – мальчик упрямо посмотрел на мужчину.

– Когда вырастешь, я тебе скажу, а пока – сиди тихо и помалкивай!

Марк негодующе фыркнул, скрестил руки на груди и отвернулся от Викториана. Мальчик уставился в окно, где открывался вид на лужайку перед корпусом.

Время близилось к вечеру. Викториан вернулся в кабинет, где продолжил потягивать трубку. Мысли мужчины все сильнее растворялись в дыму, погружались в пучину, сознание угасало, словно Викториан засыпал.

Тем временем Марк копошился около книжного шкафа, изучая библиотеку советника. Так много книг, касающихся теологии, физики, химии, восточных учений, психологии и философии, археологии и истории; в коробках у шкафа были сложены журналы об открытиях, раскопках, исследованиях, множество статей и интервью различных ученых. Мальчику показалось, что Викториан занимается не наукой, а наблюдением за наукой.

Бормотание в кресле отвлекло ребенка, и Марк медленно подошел к Корлеоне, чтобы посмотреть на него. Мужчина все так же курил трубку и не отрывал взгляда от камина.

– Что ты искал?

– Смотрел книги в вашей библиотеке. Мне кажется, вы занимаетесь не наукой, а наблюдением за наукой.

– В этом есть смысл… – взгляд у Викториана изменился; он пробудился от транса, отбросив все свои мысли. – Я – специалист, каких поискать еще нужно, мне все эти науки и тексты ясны и доступны.

Марк слабо в это верил, но спорить не решился. Теперь его внимание привлекла стена в дальней части комнаты. Там висело много фотографий, грамот, наград, дипломов и сертификатов, а также стояло несколько золотых статуэток на полках.

– Это все ваше?

– В этой комнате все – мое, – гордо заявил Викториан.

На фотографиях Корлеоне был запечатлен с самыми великими людьми второй половины двадцатого века и начала двадцать первого. Марк почти никого тут не знал, но снимки передавали могущество и значимость людей, изображенных на фото. Это окончательно изменило отношение Циммермана к Викториану; он начал его уважать.

– Кем вы являетесь в совете Аррата? А в своей семье? – Марка раздирало любопытство и желание знать так же много, как и его новоиспеченный знакомый.

– Мое имя, как ты уже знаешь, Викториан Корлеоне. За особые заслуги перед советом Аррата я получил титул верховного советника в двадцать лет. В это же время меня избрали на должность главы семьи Корлеоне. Но авторитет среди советников Аррата я заработал благодаря своим трудам в области лингвистики: перевел большую часть рукописей, хранившихся в совете. До меня никому не удавалось это сделать, тот язык считался утерянным знанием.

– Как у вас это получилось?

– Дар, – величественно ответил Викториан. – Понимаешь, я умею видеть суть вещей, буквально разбираюсь в том, как они работают, функционируют. Допустим, возьмем эти часы на стене: их сложный механизм многих введет в ступор, а я без особых умений и навыков могу разобрать их, собрать, починить при необходимости – это мой дар.

– А с людьми так же?

– С людьми?

– Они ведь тоже сложные механизмы. Вы понимаете их так же, как понимаете часы?