– Прескот, я слушаю.

– Почему вы тронулись? Путь до Саут-ферри ещё не очищен полностью, ведь в нашем распоряжении ещё пять минут. Почему вы тронулись?

– Мы немного изменили планы. Решили, что лучше убраться от тех полицейских, которых вы нагнали в туннель вокруг нас.

– Черт возьми, - выругался Прескот.
– Там не было никаких полицейских. Послушайте, если вы будете двигаться в таком же темпе, то наткнетесь на красные сигналы светофоров. Я не хочу, чтобы вы отнесли это на наш счет.

– Мы скоро остановимся и будем ждать, пока вы очистите пути. У вас есть ещё пять минут.

– Как себя чувствуют пассажиры?

– Пока пассажиры чувствуют себя отлично. Но не пускайтесь ни в какие авантюры.

– Вы сами повели двойную игру.

– Приношу извинения. Инструкции остаются прежними. Свяжитесь со мной, когда расчистите путь. Конец связи.

– Думаешь, они что-то подозревают?
– спросил Лонгмен.
– Я хочу сказать, все эти вопросы?

– Все эти вопросы совершенно естественны, - заметил Райдер.
– Они думают так, как мы того хотим.

– Господи, - воскликнул Лонгмен.
– Посмотри, сколько народу толпится у самого края платформы. Когда я был машинистом, по ночам мне снились кошмары, что дюжина человек падает мне под колеса.

Когда вагон подошел к началу станции, с платформы до них донеслись крики. Люди потрясали кулаками, несколько человек в них плюнули. Райдер заметил в толпе несколько человек в голубых шлемах. Когда вагон миновал платформу, он увидел человека, который стиснул кулаки и ударил ими по стеклу.

Начальник округа

Лимузин комиссара полиции отвалил от бордюра и двинулся в сторону Южной Парк-авеню. Комиссар и начальник округа сидели рядом на заднем сидении. На Двадцать четвертой улице полицейский регулировщик отчаянно пытался наладить движение и расчистить им путь.

– Мы могли быстрее добраться на метро, - заметил комиссар.

Начальник полиции округа с нескрываемым изумлением взглянул на него. За все годы знакомства он никогда не слышал, чтобы комиссар шутил.

Водитель включил сирену и пробился через перекресток. Постовой на углу отдал им честь.

Начальник полиции произнес в микрофон:

– Они все ещё движутся?

– Да, сэр. Очень медленно, на самой малой скорости, но движутся.

– Где они сейчас?

– Возле станции на Двадцать третьей улице.

– Спасибо.

Комиссар глянул в заднее окно.

– Нас преследуют. Это автобус телевидения. А за ним, похоже, ещё один.

– Черт возьми, - выругался начальник округа.
– Мне следовало приказать, чтобы их задержали. Вот уж чирей в заднице!

– Свобода печати, - вздохнул комиссар.
– Не следует их раздражать. Когда все кончится, нужно будет привлечь на свою сторону всех, кого только сможем.

Захрипел динамик.

– Сэр, они въехали на станцию на Двадцать третьей улице и продолжают двигаться со скоростью пять миль в час.

– Такое впечатление, что впереди пробка, - заметил комиссар.

Голос в динамике произнес:

– Не остановились. Миновали платформу станции на Двадцать третьей улице.

– Прибавь-ка ходу, - бросил шоферу начальник округа.
– Включи сирену.

Заместитель главного инспектора Даниельс

В кабине погруженного во мрак головного вагона поезда Вудлоун Час Сорок Один Даниельс нетерпеливо наблюдал, как машинист раскладывает инструменты.

– Ну, а теперь, - сказал он, - ты понимаешь, чего я от тебя хочу?

– Следовать за тем поездом. Верно?

Даниельс заподозрил, что машинист издевается, и сердито глянул на него.

– Давай, вперед, - грубо подогнал он, - только не слишком быстро и не слишком близко.

Машинист подал ручку контроллера вперед, и вагон резко взял с места.

– Прибавь немного, - торопил Даниельс.
– Но не слишком. Я не хочу, чтобы они нас увидели или услышали.

Машинист толкнул ручку контроллера.

– Увидеть - это одно, а услышать - другое. Такой штуки, как бесшумный поезд метро, ещё не придумали.

Они миновали платформу станции Двадцать восьмой улицы; там было пусто, если не считать небольшой кучки полицейских. Когда в отдалении показались огни станции Двадцать третьей улицы, Даниельс велел:

– А теперь притормози. Буквально ползи. Не спускай глаз с их огней. Ползи. И не шуми.

– Капитан, это поезд метро. Такая штука не шуметь не может.

Даниельс, пристально всматривавшийся через окно, почувствовал, как от напряжения начинают слезиться глаза.