— Если виновен, я самолично ему голову снесу. Только не виновен он, поверь.

— В моей работе оперируют фактами, а не верой. А факты далеко не в пользу твоего профессора…

Пререкаться между собой мужчины могли бы ещё долго — данная традиция уходила корнями ещё в дни их знакомства, но, к счастью, впереди замаячила цель данного путешествия. Камера для опасных магов охранялась парой дюжих стражей, с макушки до пяток упакованных в антимагическую защиту. Вид у охраны был довольно кислый.

— Что там? — поинтересовался Глава, остановившись возле сотрудников.

— Поёт, — почти не поморщившись, коротко отрапортовал первый. — Уже третий час как…

Переглянувшись, император и глава Тайной канцелярии подошли поближе, старательно прислушиваясь к происходящему в камере. Охранник говорил правду — приглушённая дверью, из камеры доносилась душевная песня на старорусском:

— … Владимирский централ — ветер северный!

Этапом из Твери — зла немерено!

Лежит на сердце… тяжкий груз.

Владимирский централ — ветер северный!

Хотя я банковал, жизнь разменяна.

Но не "очко" обычно губит, а к одиннадцати туз!

— А что, неплохо поёт. Душевно так, — пробурчал Тавади, когда песня стихла.

Бронислав только досадливо поморщился. Похоже, работа повлияла не только на фигуру старого друга, но и на его слух — мало того, что пленник осип, так ещё и фальшивил преизрядно. Что, впрочем, объясняло страдальческий вид стражей. Слушать несколько часов подобное пение не каждый сможет, особенно когда начальство запретило не то, чтобы применять к арестованному грубую физическую силу, а даже просто заходить в камеру.

— Грёбаные эльфы с их грёбаной магией! — тем временем донеслось изнутри. — Один раз в жизни услышал песню полностью — и как мне теперь расслышать её обратно?

Не успели слушатели удивиться подобному заявлению, как пленник снова запел. На этот раз слова были на староэльфийском, причём на диалекте дварфов. Новая песня повествовала о красивой дварфийской девушке, ожидающей своего суженого из забоя. К сожалению, ожидания были тщетны. Суженый нашёл огромный драгоценный камень, на который хотел выкупить свободу невесты, но был подло заколот в спину остроухим вертухаем, присвоившим камень себе. После чего подлец явился к этой самой девушке, хвастаясь добычей и склоняя девицу к отношениям сексуального характера.

— Похоже, это может продолжаться долго, — покачал головой сыскарь, когда история непокорной девицы закончилась и пленник, прокашлявшись, продолжил импровизированный концерт.

Повинуясь небрежному жесту, стражник отпер дверь, пропуская посетителей, после чего вновь замер неподвижным истуканом. Оказавшись внутри, император украдкой огляделся по сторонам — в здании на Привокзальной он бывал не раз, но вот оказаться внутри настоящей тюремной камеры довелось впервые.

По правде говоря, увиденное несколько отличалось от картины, нарисованной воображением. Относительно просторное помещение где-то четыре на пять метров. Серые стены, старательно выровненные цементным раствором, покрыты множеством различных символов и пентаграмм, блокирующих любое проявление магии в камере. Справа и слева от входа стояли два массивных стола, на которых предполагалось раскладывать бумаги для записи исповеди допрашиваемого, а также различный инструментарий для получения оной. Сам узник надёжно зафиксирован напротив входа, по всем правилам пыточного искусства. Проще говоря, подвешен на кандалах так, чтобы касаться пола исключительно пальцами ног. Это заставляло человека либо стоять на цыпочках, что являлось непростой задачей даже для балерины, либо висеть кулём, раздирая кандалами кисти рук.

— А вот и хозяева апартаментов явились! — приветственно просипел пленник, ехидно ухмыльнувшись. — Сразу говорю, я буду жаловаться. Кормят тут паршиво, нет душа, развлечения отсутствует. А еще за дверью кто-то постоянно шебуршится. Есть подозрение, что у вас завелись крысы.

— Хорош паясничать, Болотников, — ледяным тоном бросил Громогнев, остановившись в метре от заключённого. — И прояви уважение — перед тобой император Российской империи.

— О-о-о-о-о! Я польщён — меня будет пытать сам император-батюшка! Не пойму, правда, за что мне такая честь, но польщён. Честно, честно.

— Никто вас, Святослав Владимирович, пока пытать не собирается, — также холодно произнёс Бронислав. — Хотя это зависит от того, будете ли вы с нами сотрудничать.

— А-а-а! Так вот о каком сотрудничестве говорил Юрген! Конечно буду! Освободите мне руки и я прям сейчас вам нарисую чертежи самолёта, парохода и подводной лодки. А если ещё и накормите, то космический корабль до Альфы Центавра…

От резкого удара под рёбра пленник забился на цепях, кашляя и старательно пытаясь втянуть в себя воздух.

— Хватит уже пургу гнать, — прошипел Тавади, склоняясь к лицу археолога. — Кто такой Юрген? Что он тебе пообещал?

— Я, конечно, прошу прощения, но этот приёмчик «добрый полицейский — злой полицейский» устарел эдак на тысячу лет, — отдышавшись, ответил Свят. — А ещё у приличных людей принято говорить «пожалуйста», когда о чём-то просишь.

— Хватит, Гром! — одёрнул друга император. — Ты же видишь, это не работает.

— Вижу, — буркнул Тавади, отступая на шаг. — Но попробовать стоило.