Из комнаты девчонки забрали все свои вещи, направившись искать Мишу, благо то было не сложно — шум со стороны главной улицы явно намекал, куда стоит идти. Михаил разгребал мусор, перетаскивая в укромный угол какие-то металлические конструкции и покрышки.

— Поели? А посуду вы помыли? — Миша держал в руках большую металлическую бочку.

— Да, помыла. Наслышаны о грече, что в бетон превращается.

— Ха-ха-ха, это да, хорошо, — его смех срезонировал в бочке, стал раз в десять ниже и громче.

Интересовалась Тоня: — А ты чем занят?

— Увидите. Когда заправим вашего стального друга, приедем обратно, тогда всё узнаете.

Миша наконец взялся за ржавую тележку с канистрами. Лесные массивы по обе стороны защищали от назойливого ветра. Лишь немного смущал тот факт, что не изменилось буквально ничего. Всё та же дорога, те же машины, те же деревья. Когда едешь исключительно вперёд, не оглядываясь назад, не обращаешь внимание на то, что позади тебя всё остаётся прежним. Ты увидел и ушёл, а вещи, находящиеся там, будто застывшие во времени, уже и не существуют вовсе. Будто всё поставили на паузу, команда «Мотор» уже не прозвучит, и даже одинокий дятел в лесу не будет никем услышан. Что уж говорить, когда и сам дятел давно пропал и неясно, вернётся ли он вообще в этот лес. Вдруг ветви сомкнулись над головами, образуя длинный туннель, что с неохотой пропускал солнечный свет. И почему именно это? Будто что-то именно сейчас захотело напугать, остановить, но не может, да и человеческая воля гораздо сильнее какого-то природного страха.

Миша продолжал рассказывать истории из жизни, своего детства, школы, техникума, с армейских времён, но на просьбы рассказать о последних проведённых годах отвечал сухо: — Ничего интересного. Сам он становился на этой фразе отрешённей, на лбу проступали морщины, взор опускался на горизонт. Видно, помнил он всё очень хорошо и ворошить эти воспоминания совершенно не хотел. Мало кто способен сохранить рассудок в таких условиях, только единичные отшельники или монахи, хотя и им обычно есть с кем поговорить. Даже распорядок дня и увлечения, общепринято признанные как те, что приводят мысли в порядок, не могут вернуть былое состояние ума. Монолог Михаила тёк как горная речка, перепрыгивая с темы на тему, словно ударяясь о камни, в поисках зацепки или подсказки для ответов на собственные вопросы.

Вот кампания прошла место встречи — малое КПП. Миша был на удивление спокойный, лишь переменился в лице, когда уголки рта чуть приподнялись. Оля начинала понимать — молился он вовсе не за свою жизнь, и вовсе не за спасение. Возможно, это вообще была не молитва, а что-то вроде благодарности.

Тоня по бескультурью перебивала Мишу, но он только рад был отвечать на её вопросы. «А как мотор работает? А каким образом свинец от радиации спасает? А капсюль почему взрывается?» — И ещё многие другие. Оля не часто слышала такое от подруги, хотя знала ответы на многие, а потому даже немного расстраивалась, но продолжала молча идти, вглядываясь в пересечение неба и щебёнки в поисках 57-го. Уже был полдень, когда они наконец приблизились к нему.

— Вон он, вон! — Тоня радостно воскликнула.

Михаил был прав, можно было не волноваться: 57-ой стоял нетронутым. Удивительно: танк, разработанный ещё в пятидесятых, на ходу, после войны, да ещё и переоборудованный. К нему было припаяно много дополнительных карабинов, стальной ящик, а боевое отделение было увеличено почти на треть, что в ширь, что в длину. Такой большой кармой и несуразным видом он немного напоминал шмеля. Тоже нелепый на вид, с большой попой и очень полезный.

— Орудие рабочее? — Миша отпустил тележку, пойдя рассматривать чудо человеческой мысли.

— Да, дядь Миш, мы пару раз стреляли!

— Фугасными. Нужно было пробить кое-что, — уточнила Оля.

— Хочется увидеть того гения, что создал такое, — Миша открыл машинное отделение, — Даже двигатель не оставил в покое! Я же на механика учился, вроде, что-то да помню из этого… Вам тут и масло нужно и воду менять. Бедный аппарат, ещё пару дней так и он у вас помрёт на ходу.

Михаил схватил первую канистру и направился заправлять баки: — У вас лебёдка хоть есть?

— Нет её у нас, откуда ей взяться? — ответила Оля.

— Плохо. Старым путём не доедем. Легковушки мы, может, раздвинем на этой махине, но «ЗИЛы». Хотя, — он по-отцовски положил руку на корпус 57-го, — Как же я давно не видел рабочей техники, аж душа радуется!

— А что, поломана вся? — вопрошала Тоня.

— Да чего уж там, не вся, конечно. Но та, что на ходу, фонит неимоверно. Пытались вот после активных боёв расчистить завалы, а там снова атака, и снова. Поздно все поняли, что дело это глупое, и много техники побросали.

— А что случилось?

— Ну как же. Ядерный удар. А в округе люди, завалы, спасать всех надо. В исполкоме у нас в Свердловске всегда были все сердобольные, да и волонтёров очень много. Как началось всё, неделю или больше Москву не было слышно, а люди с пригородов, окрестностей бегом завалы расчищать, помогать, в военкомы направились, совершенно забыв об опасностях, что за собой такой взрыв несёт. До этого никто такое оружие в войне не использовал, а взаимопомощь и патриотизм от радиации не спасают, к сожалению. В итоге только хуже сделали. По-человечески, по-людски, но хуже. Держитесь подальше от всяких железок и техники, — он с тоской взглянул на Тоню и направился сгружать остальные канистры в танк.