– Я не могу отсюда выйти, я уже пыталась. Магия меня не выпустит, – голос был на удивление спокоен, как будто я уже смирилась с вынужденным заточением.

Зачем мне бежать и куда? Меня нигде никто не ждёт.

– Как мне помочь? Что нужно?

– Ничего, Сора. Со мной всё будет хорошо, – я коснулась её плеча, но подруга упрямо сжала губы.

– Ты мне глаза не заговаривай! Тебе надо уходить, пусть это будет временной мерой. Спрячешься в каком-нибудь самом дальнем святилище, поговоришь там с Матерью Гор… ну, или чем вы, жрицы, ещё занимаетесь. Ты не можешь взять и сдаться, ясно? Иначе я тебя поколочу! – для убедительности Сора стиснула кулачки.

Я глубоко задумалась, потёрла ноющие виски.

– У Матушки Этеры есть амулет, он позволяет проходить через любые препятствия… Но его не так просто достать.

Я хотела было продолжить, но вдруг дверь приоткрылась, и в проёме показалась голова Орва:

– Вы скоро там? Кажется, сюда кто–то идёт, – он посмотрел на меня в упор и вымученно улыбнулся. – Привет, Монка. Тебя тут хоть кормят? 

– По крайней мере, на голодающую она не тянет – щёки на месте, – заметила Сора. – Так что там с амулетом? Как он выглядит? Где лежит?

Мысли торопливо закрутились в голове, перед мысленным взором замелькали картины и образы.

– Это крупный перидот в серебряной оправе, основание в виде ромба, в углах которого по алмазу. Я не знаю, где она его прячет, я не копалась в её сундуках! – я схватила Сору за руки. – О, Матерь Гор, не надо было говорить. Прошу вас, не пытайтесь ничего достать, не подвергайте себя риску!

– Сора! – шикнул Орв. – На выход, быстро!

Подруга бегло чмокнула меня в щёку и ринулась к двери, бросая на ходу:

– Мы придём за тобой, не теряй надежды!

Когда дверь за Сорой и братцем закрылась, я на дрожащих ногах подошла к кровати и рухнула, уткнувшись лицом в подушку. Грудь распирало от какого-то неясного чувства, будто сломанное и умершее во мне медленно воскресало, а надежда поднимала голову.

– Реннейр… Ренн… – прошептала в пустоту, чувствуя, как сжимается и кровоточит сердце.

Конечно, никто не услышит.

Конечно, никто не отзовётся.

Если бы только знать, что его больше нет в этом мире. Если бы перестать изводить себя бессмысленной надеждой, если бы найти в себе силы разрубить этот узел…

– Я бы всё отдала, чтобы ещё хоть раз тебя увидеть, – скользнувший в окно ветер подхватил мои слова и унёс их в ночь.

***

Я барахтался между сном и явью. Там, на сумеречной границе миров, кошмары посещали меня вперемешку со сладкими грёзами. Я давно запретил себе мечтать, зная, что для таких, как я, это непозволительная роскошь. Есть только воля господина – вся моя жизнь принадлежит ему. Но сейчас, когда контроль разума над чувствами ослаб, я видел до невозможности яркие картины – большой дом и сад, утопающий в зелени. Окна его выходили на изумрудную долину, усеянную звёздами весенних цветов и пересечённую юркой речушкой. Совсем рядом белели снежные шапки гор, а по утрам сюда спускались облака.

Здесь стоял наш дом. Наш храм.

Место, где жила моя женщина и рождались мои дети. Где они учились ходить и скакать на лошади. Где дочери с рыжими, как огонь, волосами, учились прясть, ткать и творить магию камней, а сыновья с волосами цвета воронова крыла учились сражаться, чтобы защитить наш общий дом.

Здесь всегда царило веселье, шум – здесь всегда было много гостей.

А потом все эти картины начинали оплывать, как свечной воск. Им на смену в измученный рассудок врывались обломки далёкого прошлого – сполохи рыжего огня и пепел в тяжёлом воздухе, сотни мёртвецов, улыбающийся Крис, распятый на воротах форта – в моих видениях он всегда оставался безбородым смешливым юнцом, и тем страшнее был контраст.

Ещё был полёт – выше гор, выше облаков – вдаль от Лестры, к границе огромного леса. А потом пронизывающий до костей взгляд отца, погребальный костёр женщины, которую я никогда в жизни не видел, но чьё лицо казалось удивительно знакомым. И я тянул руки в огонь, чтобы рассмотреть её, но всегда опаздывал – пальцы успевали зачерпнуть лишь пепел.

В моих снах было много огня – он был таким реальным, что я кричал от боли, но не слышал собственного голоса, потому что не мог разомкнуть губ. Раскалённая лава неслась по венам, бушевала и ярилась – запертая, не нашедшая выхода.

Это состояние длилось и длилось, это сводило с ума. Иногда казалось, будто кто-то пытается напоить меня пряным отваром, переворачивает, меняет повязку, заставляет есть…

– Он будет жить?

– Будет чудом, если он выживет. Он очень плох, ваша светлость… И… есть кое-что ещё…

– Говори, иначе велю высечь тебя на площади на потеху толпе!

– Кхм-кхм… мой лорд… его будто что-то сжигает изнутри…