Он указал на Петра и еще на двоих "быков", приехавших в джипе.

"Только бы выдержать эту ночь", - думал Федор, сам не зная, почему именно эту ночь, но так ему показалось: скоро обязательно что-то в его судьбе должно перемениться.

Скамья стояла на прежнем месте, но тела Васьки на ней уже не было.

Аджиев дернулся было к ней, но, не дойдя шага, остановился, рявкнул:

– Стул принесите.

Петр быстренько смотался за стулом. Все молчали.

Федор скользнул по пустым лицам "быков", оставшихся у двери, на мешки не смотрел, присел на корточки у стены, достал сигареты. Его познабливало, мокрая одежда неприятно холодила тело.

Аджиев сел, закинув ногу на ногу, и приказал:

– Посадите их лицом ко мне.

"Быки" перевернули людей в мешках и пристроили к стенке в полусидячих позах.

Федор курил, поглядывая в потолок, но не удержался: кинул взгляд в ту сторону. Две окровавленные, в синих подтеках головы торчали из грубой рогожи. На этих лицах уже не было никакого выражения, даже страдание покинуло их. Из глаз, устремленных в никуда, смотрел на Федора потусторонний мир.

– Ну что, орлы, - осклабился Аджиев, - деньги, за меня полученные, все прогуляли? Мало вам давал? Пожадничали?

Головы никак не откликнулись. Тишина воцарилась в баньке. Да и за стенами вдруг все стихло: ушла гроза. Лишь тоненько подвывал где-то под крышей ветер.

"Скучное дело - смерть", - почему-то подумал Федор.

Аджиев, наверное, почувствовал что-то подобное, его тонкие губы исказились гримасой отвращения.

– Мясо...
– сказал он.
– Вы привезли мне два куска мяса.

– Они сопротивлялись, - проворчал один из "быков".

– А вы хотели, чтоб сами пришли и сказали: "Берите нас"? Да? Мудаки...
– Артур Нерсесович совершенно растерял весь свой боевой настрой, но не ненависть.
– Ладно... Закончим с вами. Говорят, вы меня Китайцем прозвали? Так будет вам китаец! За предательство по-китайски казню!
– внезапно оживился он.
– Свиньей казню.
– Он понизил голос: - Похрюкаете у меня пару дней, прежде чем загнетесь, вспомните все! Это я обещаю!

Федор с любопытством следил за сменой выражений на лице Аджиева. На последних словах оно приняло зловещее выражение.

Петр закашлялся где-то сзади, но Федор даже не оглянулся. Он увидел, как со страшным усилием напряглось лицо одного из тех, кто лежал в мешках. Другой был ко всему безучастен.

– Я скажу, что-то скажу...
– сипела голова, силясь оторвать затылок от стены.
– Не убивай...

– Убивать?
– вскинулся Аджиев.
– Нет, это было бы слишком легко для вас. Вам отрубят руки и ноги, отрежут языки, выколют глаза и проколют уши, а потом, только потом, заметьте, бросят в сортир. Поплаваете в говне, понюхаете его вдоволь и сдохнете там... Сдохнете, свиньи... Так казнили в средневековом Китае, вам не известно это? Ну, конечно, китайцев вы не читали, смерды! Мразь, падаль!..

Артура Нерсесовича заметно расшевелило видение жуткой казни. Он преобразился. Теперь его глаза излучали какой-то безумный восторг. Он поднялся со стула, потирая руки, как будто бы от нетерпения.

– Я скажу, хочу что-то сказать...
– вновь засипела голова теперь уже с отчаянием. Из заплывшего глаза по щеке потекла слеза.
– Очень важное для тебя... Ты умрешь сам, если не узнаешь... Сохрани жизнь... Умоляю...

– Шантаж!
– рявкнул Аджиев.
– Говори, и тебя просто пристрелят. Только так!

– Убьют, тебя самого скоро убьют...
– настаивал человек в мешке, из последних сил цепляясь за возможность выжить.

– Врешь ты все, сявка...
– раздраженно покачал головой Аджиев. Хватит, кончайте с ними, - кивнул он "быкам".

– Слышишь, ты...
– взрыднула та же голова, - Раздольский тебе знаком?

Аджиев вздрогнул, словно пораженный молнией. "Быки" уже шли к мешкам, и он остановил их жестом.

– Что?
– спросил он незнакомым тоненьким голосом.
– Как ты сказал?

– Больше ничего не скажу...
– Голова откинулась назад.
– Все...

– Что ты хочешь?
– Аджиев туманно смотрел в пространство.

– Жить...
– бросила голова.
– Поклянись здесь перед всеми, что оставишь жизнь...

– Клянусь, - подумав, сказал Аджиев.
– Говори, что знаешь.

– Твоя жена...
– прохрипел человек в мешке.

– Все, - быстро проговорил Артур Нерсесович.
– Перед смертью ведь не врут, да?
– Лицемерная мягкость его тона потрясла Федора, он уже знал, что за этим последует.
– Кончайте с обоими.

Он вышел из комнаты под истошный вой того, которому он только что намекнул на спасение.

– Болван...
– с трудом выговорил вдруг тот, второй в мешке, который все время молчал, и захохотал так, что волосы зашевелились у Федора на затылке.

"Быки" втаскивали уже первого на скамью. Федор приподнялся и, покачнувшись, вышел из комнаты, за спиной прошелестел скопческий говорок Петра:

– Куда же ты, Стреляный? Кишка тонка, выблядок?

Но Артюхова ничто не заставило бы остаться свидетелем начавшейся процедуры.