— Спасибо, Сергей Васильевич, все в отменном порядке, квартира удивляет своими удобствами.

Сергей Васильевич улыбнулся:

— Ну, с квартирой вам просто повезло. Это единственный такой дом в городе. Поверьте, таких удобств как там, нет ни у кого, даже у наместника. И ваша соседка, кстати, вы конечно, еще не успели ей представиться, Елизавета Алексеевна, необычайная женщина, ну да у вас будет еще время ближе познакомиться с ней, я беру это на себя. Ну, а теперь, любезный Николай Александрович, — и Сергей Васильевич сразу посерьезнел, по его лицу пробежала тень, — к тем делам, из-за которых вам пришлось проделать столь долгий путь. Дела эти сугубо конфиденциальные, о них с вами буду говорить только я, никто не должен знать, для чего вы приехали в Тифлис. А дело вот в чем. Вы, конечно, знаете или слышали, что последний год в Тифлисе происходят немного странные, мягко говоря, вещи. Петербург обеспокоен историей, которая приключилась с княжной Ниной Эрастовной Андреевской. Ее дед был личным доктором Михаила Семеновича Воронцова, переехал вместе с ним из Одессы в Тифлис на время его наместничества. Эраст Андреевский, женатый на княжне Тумановой, был породнен с известным грузинским дворянским родом Орбелиани. Он умер, оставив двух дочерей и сына. Андреевские очень состоятельны, владеют большой недвижимостью в Грузии, Бессарабии и на Урале. Сестра Нины, Елена Эрастовна, замужем за князем Георгием Шервашидзе, двоюродным братом обер-гофмейстера двора вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Нина Эрастовна с матерью приехали в Тифлис по личным делам — надлежало провести раздел имущества, оставшегося после смерти отца. Все происходило тихо и мирно, раздел производился полюбовно. И вот на утро Нины Эрастовны не оказалось в доме. Бросились искать, слуги будто-бы видели, что она вечером вышла из дому, на прогулку. И больше никто и ничего. Через некоторое время та же история повторяется с князем М., прекрасным мужем, отцом двоих детей — вечером вышел из дому — и пропал. Ну, и несколько других случаев. Грабеж исключается — и в том, и в другом случае на пропавших не было ничего такого, что представляло бы какую-нибудь ценность. Сейчас, когда наследник-цесаревич живет в Грузии и непрерывно в Тифлис наезжают первые лица империи, такие случаи особенно недопустимы. Министр двора обратился лично к губернатору, а тот поручил это мне. Князь Голицын, главноначальствующий на Кавказе, в курсе дела. Император осведомлен. Вот я и очертил круг лиц, которым известно, из-за чего вы покинули Петербург. Да, и конечно, о вас знает тифлисский полицмейстер, князь Вачнадзе. Для всех остальных вы — ученый, который занимается сбором географических и этнографических сведений о Кавказе. Вам предоставляются очень широкие полномочия, иногда, в самых крайних случаях вы можете действовать от имени императора.

Сергей Васильевич помолчал. Чувствовалось, что он очень обеспокоен.

— Слухи по городу ходят очень разные и, я бы сказал, весьма странные. Все материалы по этим случаям, доносы агентов, допросы свидетелей собраны полицией и будут вам присланы для ознакомления. Ну, что ж, очень рад был с вами познакомиться.

И Сергей Васильевич встал, давая понять, что аудиенция окончена. Сердечно распрощавшись с этим любезным и воспитанным человеком, Ник вышел из канцелярии губернатора и огляделся.

Мощеная булыжником крутая улица вела вверх, к подножью горы Святого Давида, на склоне которой, обращенном к городу, находился древний монастырь. Улица была застроена домами с балконами, на которые уже с утра прислуга под надзором хозяек вытаскивала для проветривания одеяла и подушки. Немного полюбовавшись на эту утреннюю суету и пеструю картину из резных балконов и разноцветных постельных принадлежностей, Ник снова вышел на Головинский проспект, который только начал оживать после ночи. Он немного постоял перед грандиозным собором, расположенным слева от дворца наместника, выстроенным в знак не такой уж давней победы над Шамилем, окруженный молодыми деревцами платанов. Дальше, за невысокими строениями виднелись густые кроны деревьев и купола церквей. Мимо Ника пронесся торговец фруктами с блюдом на голове, на котором были горкой расположены яблоки разных сортов — желтоватые, краснощекие, полосатые и огромные зимние груши. Пока Ник так праздно стоял, разглядывая картинки незнакомого города, в конце проспекта появилось весьма необычное для его глаз шествие — шел караван верблюдов, поднимая облако пыли вокруг себя, сопровождаемый мелодичным позвякиванием многочисленных бубенцов, привязанных к гордо задранным шеям животных. С караваном шли закутанные в черные бурки погонщики — чарвадары. Ник решил пропустить караван, чтобы не идти следом за ним и не вдыхать ароматы и пыль каравана. Он с любопытством стал разглядывать животных, огромные тюки с товарами на их спинах и боках, мрачные фигура чарвадаров. Но Ника удивило другое — сразу же за караваном, даже пытаясь обогнать его, ехала открытая коляска, которую плохо было видно из-за облака той пыли, которую поднимали верблюды. В коляске угадывался седок, укутанный в плащ с низко надвинутой на глаза шляпой. В облаке пыли невозможно было подробно разглядеть его, но Ник только заметил, что когда коляска проезжала мимо, путник резко повернул голову в его сторону. Он не придал никакого значения этой случайной встрече и тотчас же забыл о ней, наполненный впечатлениями нового для себя города.

Побродив по городу и сделав кое-какие покупки, которые он велел доставить по своему тифлисскому адресу и сделав визит известному на Кавказе ученому-этнографу, профессору Ляйстеру, к которому у него были рекомендательные письма, Ник вернулся домой, когда уже сумерки легкой вуалью наплывали на город.

Ник взбежал по лестнице, вошел к себе и окликнул Петруса, который трудился на кухне.

Петрус, в обширном фартуке и с кухонным ножом в руках, выглянул на зов и проговорил скороговоркой:

— Дама с третьего этажа прислала вам письмецо, — и указал подбородком на столик в передней, где на изящном серебряном подносе для визитных карточек лежал маленький розовый конверт. Зная пристрастие Петруса к изыскам на кухне, Ник не стал его задерживать, взял письмецо и прошел в гостиную. Усевшись в кресло, он распечатал конверт, благоухавший вербеной, вынул изящный листок тончайшей бумаги, на которой легким почерком было написано:

И подпись:

Ник сразу все понял и оценил весьма дипломатичное приглашение дамы. Опустив письмецо на колени, он задумался и незаметно задремал. Из этого приятного состояния его вывел голос Петруса, торжественно объявивший: «Ужин подан!».

После ужина, который Петрус обставлял так, будто он подавался царственной особе, а с этим Ник ничего не мог поделать, иначе бы он смертельно обидел преданного Петруса, Ник положил письмо с приглашением в карман и поднялся этажом выше. На его звонок дверь открыла Саломэ. Кланяясь и улыбаясь, она провела Ника на балкон, и тут же исчезла, торопясь, видимо, домой.

Елизавета Алексеевна, сидевшая на венском стуле у перил, встала навстречу Нику и улыбаясь, протянула ему руку. Ник поцеловал ее, про себя удивляясь молодому голосу и нежной руке, никак не соответствовавшим возрасту дамы. Она указала Нику на второй венский стул, стоявший подле нее, и сказала:

— Сергей Васильевич просил меня оказать вам на первых порах, скажем так, некоторое покровительство. Я уверена, что в покровительстве вы не нуждаетесь, но принять гостя из Петербурга мне очень приятно. Садитесь, давайте посмотрим на город. Он очень хорош в этих наступающих сумерках. Посмотрите, там вдали будто лежат облака. Но это — горы Большого Кавказа с белыми шапками вечных снегов. А там справа, течет Кура. А теперь прислушайтесь. Слышите шум волн, будто река течет возле нашего дома. Таков уж этот странный дом, — и она замерла, вслушиваясь в утихающий шум города и нарастаюший плеск воды.

Ник прикрыл глаза и тоже вслушался. Странным образом шум реки сразу унес его к каким-то смутным воспоминаниям, в голове возникали и исчезали картины городов его детства, крики гребцов, тени лодок, скользящих по воде где-то в совсем других местах. Ник встряхнул головой, видения исчезли и он украдкой обвел взглядом балкон. Он сразу отметил его необычность. И не только для его европейского глаза, которому был непривычен вид такого открытого балкона, свойственный только южным городам. Стена дома, к которой примыкал балкон, была покрыта изящными глазурованными изразцами, почти совсем не помутневшими от времени. Вдоль стены стояли кадки с растениями, достигавшими своими стволами потолка, с огромными изрезанными листьями. Ник знал это растение. Это была монстера. Но таких огромных монстер и сразу так много он никогда не видел. Про себя он удивился такому пристрастию хозяйки. Обилие растений поражало. Весь балкон был увит глицинией и китайской розой. Особенно хороша была глициния, тяжелые лиловые гроздья которой свисали прямо перед глазами. В этом пышном обрамлении зеленых листьев, лиловой глицинии, темнокрасных с кожистыми цветоложами и нежными лепестками цветов китайской розы, ажурного плетения балкона, как в необычайной раме смотрелся город со множеством устремленных в небо церковных куполов, утопающих в зелени садов.